ОТ ПЕЧАЛИ ДО РАДОСТИ

Кончались боеприпасы и продовольствие. Стали вместо хлеба выдавать сухари. Делили их следующим образом – раскладывали их равными кучками. Один из солдат оборачивался и его спрашивали кому, указывая на ту или иную кучку. Немцы это узнали и, чтобы поострить утром, бывало, по громкоговорителю кричали: "Рус, кончай делить сухари, давай воевать".

Медсестра, делая перевязки Семену, боялась гангрены. Пули, прошедшие касательно, практически не задели кости, но крови он потерял много. Не надеясь, на быструю отправку раненных в госпиталь, медсестра была здесь и за хирурга и за фельдшера.

Отправляясь на фронт с 4 курса медицинского института, она получила здесь большую практику. Опасаясь за ногу Семена, обсудив с ним его непростое положение на свой страх и риск, выдав ему сто грамм чистого спирта вместо наркоза, вытащила из его ноги пули.

Потом, в госпитале, он будет вспоминать эту операцию, которая спасла его от ампутации. Через неделю, в перерыве между боями, раненных вывезли в ближайший медсанбат. Семен понемногу приходил в себя. Нога и плечо еще болели, к вечеру нога опухала, поднимала температуру, но он спешил быстрее попасть в свою часть.

Наступление Красной Армии шло с переменным успехом, она то продвигалась вперед, то отступала, отдавая только что освобожденную территорию врагу. Медсанбат с частью бойцов      не успел своевременно отойти к своим и оказался на передовой. Все, кто мог держать оружие и ходить оставался на боевой позиции, обеспечивая тем самым вывоз тяжелораненых. Семен остался в числе тех, кто не уехал.

Глава 17. Пришла беда – открывай ворота.

Женщины, оставшиеся в селе без мужиков, вынуждены были делать всю тяжелую мужицкую работу. Лошадей в селе не осталось, кроме полудохлой кобылы в сельсовете. Основной тягловой силой на селе остались быки. Поэтому их приходилось запрягать для всяких нужд, что сделать было чрезвычайно трудно.

Чтобы лошадь запрячь нужно умение и сноровку, а тут бык, попробуй надеть хомут на его рога. А как били несчастных быков за упрямство и самодурство и не хворостиной, а что под руку попадет, вплоть до оглобли. Особо зверствовал Спирин.

Один раз заупрямившегося быка прямо на дороге стал жестоко избивать. Бык глухо стонал, глаза налились кровью, губы изорваны в лоскуты, но двигаться дальше не желал. Егор продолжал его избивать по дрожавшим бокам оглоблей. А бык, как человек плакал, из его глаз бежали кровавые слезы, да так и упал тут же, на дорогу. Женщины, подоспевшие к взбешенному Егору, еле остановили это истязание.

Кузьма Сормов заходил к Ворониным, при необходимости, чтобы подсказать или подсобить что, прибегал и его внук Антон, который наравне с дедом помогал по хозяйству своей бабушке и Эльзе Карловне. Воронинские женщины жили дружно. Баба Клава сидела с внуками, пока Марфа с Надеждой были на разных работах. Распределял на работы, каждое утро, Егор Спирин.

Вскоре, Надежда была распределена в амбар ворошить зерно, вспомнив разговор с Марфой, вечером она сняла верхнюю одежду и легла на кучу зерна, обсыпаясь им с головы до ног.Встав, стряхнула лишнее и надела кофту и телогрейку.

Пришел Егор, похлопав Надежду по спине, посмотрел на руки, закрыл амбар. Надя пришла домой, взяла чистую тряпку и пошла в баню. Разделась, встала на белую простынь, распушила волосы и по зернышку стала собирать все, что спряталось под нижней рубашкой, грудью, прилепилось к телу.

Набрав с простыни полную ладонь зерна, села и зарыдала от безысходности, обиды и стыда, за свой поступок. Плакала, искав оправдания для своей совести. Марфа, удивленная долгим пребыванием Надежды в холодной бане застала ее в таком остоянии. Увидев горсть зерен в руке, обняла ее и так же заплакала:

–Не кори себя, не грех это, простит Господь, для деточек своих старалась, на картофельных очистках долго не протянут они, не привыкшие они к такой жизни, больно малы, им жить и жить надо, – как могла, успокаивала Марфа.

–Никогда так больше не сделаю, не будет проку, и здоровья не будет, – как будто предчувствуя плохое, шептала Надежда.

–Да будет тебе убиваться, сейчас выжить надо тебе и детям. Муж за Вас воюет, вернется с войны, а ты чем встретишь, что детей сохранила, о них думать надо, не убудет зерна то, все равно половина сгниет, померзнет или своруют, – уговаривала Марфа, сама никогда не взявшая ничего чужого, в душе переживала, что рассказала об уловках в зернохранилище.

–Эта война, кого хочешь изуродует, а мать за детей на любой грех пойдет, даже животные своих детенышей защищают, вон на току давеча видели, как мышь за мышонка со змеей дралась, мы с бабами аж остолбенели, пока Алевтина вилами гадюку не Пришибла, – Продолжала Марфа, сама заливаясь слезами. – –Пошли в избу, укладываться спать -

В окно постучали:

–Кто это припозднился? – Марфа подошла к окну, а потом побежала к двери, радостно крича:

–Почтальонка пришла, встречайте, вести, наверно от Семена, – взволновано кричала Марфа.