От первого лица

Прежде всего, я стал терпимее, это уж точно. Жизнь в демократическом обществе усмиряет. Привыкаешь работать среди разных людей и привыкаешь к тому, что эти люди терпят тебя. Значит, и тебе надо терпеть, пытаться понять их. Дома меня от этого отучивали: тот, кто пел не с нами, и тот, кто шагал не в ногу, подлежали изъятию из жизни, даже поэмы были про это. В Америке же я не знал, кто с какой ноги шагает в общий со мной день. А зачем мне это знать?

Приходят письма из Бостона. Декан факультета журналистики писал, что «эти семь лет пролетели так быстро», и приглашал приехать в университет, лишь только я захочу. Время и вправду пролетело молниеносно; ехал я ненадолго, хотел побыть в американском университете год, не больше. А возвратился через семь с лишним лет. И ко всему привыкал с самого начала; мне захотелось этого опыта, и я его приобрел. По части причин моего возвращения, то недавно еще один аргумент – чисто литературный – я почерпнул у актера Михаила Глузского. Объясняя, почему он не остался работать в заграничном театре, Глузский двинулся по пути профессиональных ассоциаций: «Помните, у Островского в «Лесе» Аркашка Счастливцев рассказывает о том, как однажды он попал к тетушкам-богомолкам. Кормили, говорит, хорошо, помыли, приодели. Утром завтрак, потом обед, ужин… Покой! «И я, – говорит он, – однажды ночью просыпаюсь и думаю: а не удавиться ли мне?..» И – сбежал!» Очень понятное для соотечественника объяснение…

К заграницам мы непривычны, хоть вообще-то все люди на свете живут в окружении заграниц. Зарубежья постоянно с нами: агрессивные и враждебные, как воспринимались они в Советском Союзе, завистливые и прожорливые, как воспринимаются они в США. Вокруг нашего кордона всегда существовала эмиграция – часть зарубежья, недавно еще бывшая чем-то вполне домашним, отношение к которой менялось постоянно. У нас бывали заграницы близкие и далекие, понятные и загадочные; так же и во всех странах. К Америке отношение многие годы были напряженное, затем у многих оно стало иждивенческим, – мол, богатая эта заокеанская страна дураков. Знания, понимания Америки у нас не было и нет – не буду распространяться на эту тему, скажу только, что политизированные до предела отношения между разными странами и народами, как правило, рождают взаимную перекошенность. Россия по-прежнему экзотична для американцев. Она была в свое время частью их страха, но частью их нормальной повседневности стать пока не смогла. Есть хорошие книги о России: за последние лет двадцать их вышло там с десяток; но повседневное знание о нас ущербно: фильмов наших в прокате нет, товаров наших – тоже. В голливудских лентах русские традиционно мелькают этакими пьяными увальнями в ушанках (не переодеваясь даже в космосе, как в фильме «Армагеддон»). Быт у нас очень отличается от заокеанского; бостонская студентка рассказывала мне, что провела лето в Москве, устроившись в какую-то фирму для приработка. Ей сняли комнату в трехкомнатной квартире. Студентка восхищалась добродушием и щедростью своих не очень богатых квартирных хозяев. Но вскоре, рассказывала она, пришло время стирать, и оказалось, что в доме нет стиральной машины. Студентка позвонила маме во Флориду, но та тоже никогда не стирала руками и ничего посоветовать не смогла. Юная американка двинула за наукой к хозяевам квартиры и с гордостью сообщила мне, что теперь умеет стирать в тазике и в корыте. Конечно же, это курьез, но во многих отношениях мы в быту все еще неандертальцы для жителей американских городов. Бизнесмены жалуются, что даже крупные наши дельцы не имеют электронных адресов, не содержат у телефона секретарей, знающих английский язык. Из-за разницы в часовых поясах надо привыкать к тому, что российских деловых партнеров из Америки можно вызвонить лишь до полудня, а из России в Штаты лучше всего звонить ночью…

Но главная беда в том, что рядовые американцы не соприкасаются с нами по житейским, повседневным каналам – мы их не одеваем, не кормим и не веселим. Сейчас уже и не готовы их разбомбить, отчего представление о России вовсе ушло в размытость. Мы так и не стали частью их жизни, чем-то важным массово и постоянно. Наши иммигранты в Америке в основном ведут себя, как наглый родственник из провинции, который приехал, оглядел вашу симпатичную квартиру и сказал: «Ух ты, мне здесь нравится, я буду здесь жить. Где у вас стоит холодильник с едой?» В общем, меня и пригласили за океан, чтобы рассказать американским студентам и специалистам о нашей прессе в системе нынешних духовных стандартов. Я подумал и согласился.