От первого лица

Завернувшись в простыни, мы рванули в райком. Никогда еще я не стремился в партийную обитель столь искренне. Олесь отфыркивался еще полдня и все время спрашивал, как я полагаю, узнали нас прохожие или нет. Он не смеялся и очень переживал.

Глава 17

В Париже мне когда-то понравилось, как на стене многократно переименованной улицы были сохранены все таблички с ее именами – одна под другой. У нас такой традиции нет. В Москве и улицу Пушкина переименовали в Большую Дмитровку, а проезд МХАТа – в Камергерский, хотя Дмитровского монастыря давным-давно нет и почти никто из нынешних москвичей не имеет понятия о том, кто такие господа камергеры. Сметены с городской карты улицы имени Герцена и Воровского, Чайковского и Станиславского. Но в московской переименовательной шизофрении есть хоть какая-то система: улицам возвращают их дореволюционные имена. На Украине все оказалось посложнее, потому что там переименовывали с политическим разбором: Днепропетровский университет, к примеру, вначале лишили имени 300-летия воссоединения Украины с Россией, а затем уже собрались назвать именем писателя Олеся Гончара. Киевскую улицу, некогда названную в честь царского премьера Столыпина, а затем советского летчика Чкалова, переименовали в улицу Гончара. Да-да, того самого прозаика, Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской премии, много лет руководившего Союзом писателей Украины, неизменно входившего в состав партийного ЦК, Верховные Советы Союза и Украины. Он был одной из самых ярких хоругвей советской власти, и он же стал одним из самых ярких знамен власти антисоветской. Пожалуй, только азербайджанскому партийному лидеру Гейдару Алиеву удался такой кульбит. Но Гейдар Алиевич Алиев долго и активно действовал уже после советской власти; Александр Терентьевич Гончар, называвший себя Олесем, умер вскоре после распада Советского Союза, и тем не менее…

Я почти уверен, что вы не читали книг Гончара, если вы молоды; если не очень молоды, то, по крайней мере, не перечитываете их. Книги второго героя моего рассказа, киевского прозаика Павла Загребельного, вы могли читать в любом возрасте, его исторические романы достаточно популярны.

Сколько помню, украинский Союз писателей (как и многие национальные писательские союзы) постоянно оставался одним из центров спора о том, какой быть республике. На Украине борьба эта всегда персонифицировалась, а сам насаждавшийся стиль жизни стравливал людей, разбивал на группки, не разрешал им быть заодно. В семидесятых и восьмидесятых годах разделительным моментом было хорошо срежиссированное противостояние Гончара и Загребельного – ситуация, ставшая показательной, но и губительной для украинской литературы.

Дело в том, что это противостояние превратили в идейное; вся глубина его нелепости лучше всего различима сегодня, когда уже тысячу раз объявлено, что победу вроде бы празднуют сторонники Гончара. Это еще одна ложь, потому что победы в таком противостоянии быть не может. Украине попросту не разрешали иметь двоих таких деятелей одновременно; не было это положено, и все тут. Чиновничья власть радовалась противостоянию Гончара с Загребельным – навязанный обществу людоедский стиль общения сталкивал лбами самых заметных. При этом услужливые критики написали немало всяческой ерунды; и про Гончара, как воплощение романтической украинской натуры, и про Загребельного, как оплот рационализма. И здесь их разводили по углам, будто призовых боксеров.

Однажды Горбачев спросил у меня: «Что это там между Гончаром и Загребельным в Киеве? Кто из них правит духовной жизнью?» Меня повело в ассоциации. «Знаете, – сказал я. – Это как в Иране. Там народ разгребли на две группы. Аятолла Хомейни – как пушечное ядро из Средневековья, но его шумно и агрессивно поддерживают не шибко грамотные ревнители традиций. Шах пробует протолкнуть свою страну в современность, но этого ему не разрешат ни дома, ни на Западе, да и поддержка его слабовата…» – «Так кто же есть ху в Киеве?» – настаивал Михаил Сергеевич. Я махнул рукой, сказав про относительность всяких сравнений, и разговор переменил направление. Еще я добавил, что духовной жизнью управлять невозможно, с чем Горбачев не мог согласиться по самой своей должности.

Гончар и Загребельный всегда были очень различны. По моему мнению, Павло Загребельный – единственный украинский романист мирового уровня в этом столетии, но при этом посредственный политик. Олесь Гончар – заурядный прозаик, но очень мощный политик со всеми плюсами и минусами такого сочетания.