ОТ ПЕТРА I ДО КАТАСТРОФЫ 1917

И теперь «сильно поумневший» Виссарион сказал свои знаменитые фразы: «Но смешно и подумать, что это может сделаться само собой, временем, без насильственных переворотов, без крови.», «Люди так глупы, что их насильственно надо вести к счастью. Да и что кровь тыся­чей в сравнении с унижением и страданием миллионов». Эти кровавые убеждения стали бодрящими тезисами и аксиомами всех «неправиль­ных» масонов, террористов и революционеров во всем мире и пролили так много крови. Только на деле, в жизни — как это показали очень убедительно французские революции и особенно русские — унижают­ся и страдают миллионы, а «кайфует» несколько тысяч насильников, фашистов, назвавших себя демократами и либералами.

Почему кто-то называл Белинского — «белым генералом русской интеллигенции»? Это какая-то издевка, неудачная шутка, — это чёрный кровавый поручик.

Дальнейший «прогресс» В. Белинского виден в 1841 году в его письме к Боткину:

«Я понял и Французскую революцию и её римскую помпу. Понял и кровавую любовь Марата к свободе, его кровавую ненависть ко всему, что хотело отделяться от братства с человечеством.». Как видите — это уже опасная для людей патология, это уже пациент психиатров и лечеб­ниц. И фамилией этого опасного сумасшедшего фанатика и сегодня на­званы десятки улиц почти во всех российских городах и даже город.

Через двадцать лет после этих высказываний Ф. Достоевский по­пытался объяснить доходчиво литературным языком происходящие опасные процессы в обществе — превращение на примере своего «беса» Шигалёва из монстра-нигилиста в монстра- коммуниста. Поэтому и Н. Бердяев в 20-м веке с полным правом сказал: «В Белинском был уже потенциальный марксист..», «Белинский предшественник больше­вистской морали.».

Можно даже утверждать, что В. Белинский опередил Карла Маркса с его коммунизмом, пока тот ещё ждал, пока появится Энгельс и рас­скажет, что на планете есть такой класс — пролетариат. Их совпадение объясняется тем, что оба исходили из масонской идеологии «равенства, братства и интернационализма» и из отрицания действительности, в частности — государства как эволюционного способа организации жизни общества, семей, индивидов. И, как и Маркс, Белинский ничего конкретного не предложил вместо разрушения и крови, и после разру­шения и крови.

На примере Белинского, Огарева, Герцена мы наблюдаем даль­нейшее развитие («прогресс») процесса преклонения перед Западом (и в связи с этим разделение общества на две разные смысловые части), начатого Петром Первым.

Похоже, «неистовый» Виссарион пытался дальше «прогрессировать» и в письме тому же Боткину писал: «Отрицание — мой Бог.», то есть он заменил настоящего Бога своим, а свой нигилизм превратил в свою религию. К. Маркс, правда, пошел дальше и технологичнее — отринув настоящего Бога, объявил новым богом прессу и журналистов.

Но вскоре в результате философских исканий на этом направле­нии Белинский попал в мрачный тупик, как пытаются объяснить его поклонники — у Белинского случился душевный кризис, поэтому он стал ненавидеть Жизнь и писал о ней: «Жизнь — ловушка, а мы мыши. к чему всё на свете и зачем: ведь все мы помрем и сгинем, для чего же лю­бить, верить, надеяться. умирают люди, умирают народы, умрет и наша планета». — Эдакий маленький Люцифер с убогим фатальным сознани­ем, протестующий против Бога. И в поисках выхода из этого мрачного тупика Белинский обратил внимание на «женский вопрос» и стал экс­периментировать с женщинами, с ними искать смысл жизни.

И на этом этапе своих поисков Белинский прочитал рассказы под названием «Мельхиор» (1832 г.) освободившейся из монастыря и упивающейся свободой «без нелепых предрассудков» на лоне фран­цузских революций Жорж Санд (Авроры Дюпен). И Сен-Симон тут же слетел с пьедестала в голове Белинского, и на его место уселась знаток женских душ мадам Санд со своими тезисами:

«Бросим вызов всему миру, и пусть душа моя погибнет. Будем счаст­ливы на земле, разве счастье быть твоей не стоит того, чтобы заплатить за него вечными муками» («Валентина»).

Здесь для В. Белинского было и родное бунтарство и протестный «героизм в объятиях», и в этом — вызов обществу и власти, и в этом философское укрытие от общества и власти и удобно-приятный смысл жизни: «Быть может, он (человек) лучше отвечал бы намерениям Твор­ца, если бы просто наслаждался настоящим», — подсказывала нежно Ж. Санд.

«Эта женщина постигла таинство любви», — восхищался новым кумиром В. Белинский, теперь для него подруга Шопена и многих французов была всем и вся — «Мы счастливы, очи наши узрели спасение наше, и мы отпущены Владыкою, мы дождались знамений.» — в каком иступленном трансе писал прозревший и постигший какие-то глубины В.Белинский, молясь на новую икону. И бросился искать похожую женщину, — нашел, и даже в 1843 году женился.