ОТ ПЕТРА I ДО КАТАСТРОФЫ 1917

Можно кратко отметить ещё одного характерного представителя «О. Р. И.», современника Белинского и его «духовного брата» — сына богатого помещика Н. П. Огарева (1813-1877), который также был очень критически настроен к российской действительности, был фа­талистом и сравнивал себя и друзей с кладбищем, также искал смысла жизни в «женском вопросе», и в результате женщины промотали всё его огромное состояние, доставшееся от отца, причем Огарев, в духе либерализма, дал им свободу от «нелепых предрассудков», — и они его опозорили на всю Европу, Огарев также уехал из России на свободный Запад и свободно писал о своей Отчизне-России:

Да будет проклят этот край,

Где я родился невзначай.

Уйду, чтоб в каждое мгновенье

В стране чужой я мог казнить

Мою страну, где больно жить.

И, может дальний голос мой.

Накличет бунт под русским небосклоном.

Накликали, воспитали и почву к революции в России подготовили, и даже Огарев надавил на Герцена, чтобы отдал «спонсорские» деньги знаменитому террористу С. Г. Нечаеву (1847-1882) — и что из этого вышло? А «больной на голову» Н. Огарев умер в нищете на самом «дне» Англии.

В следующей главе познакомимся лучше с выдающимся русским человеком — патриотом, славянофилом и глубоким религиозным мис­тиком Николаем Гоголем, который тоже критиковал.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Николай Васильевич Гоголь

Нельзя отнимать от человека права совершенствоваться.

Елена Рерих

Профессиональный историк из Петергофа и лауреат премии «Национальный бестселлер» Илья Бояшов в 2008 году дал интервью журналу «Эксперт», в котором выразил очень верное наблюдение: «Конечно. Гоголевский Акакий Акакиевич — один из самых мощных образов не только русской, но и мировой литературы. Это глубина, которая смотрится в тебя, и этот писатель — самый мощный проводник в потустороннее, какой только может быть в нашей культуре. Если ты пробуешь нанести визит в метафизику, то без Гоголя не обойтись».

Могу только подтвердить — желающему окунуться в тайны Мирозда­ния и человеческой души, в религиозную глубину и понять немного Бога без Николая Гоголя не обойтись. Гоголь (1809-1852) был актуален во мно­гих аспектах и также, если не больше, актуален и сегодня, в 21 веке.

«Беспощадный к себе и людям Гоголь» — метко выразился М. Горь­кий. Н. Гоголь видел «неправильную» действительность и говорил прав­ду, или объяснял правду действительности, «неправильность» в жизни, болезни общества и человека в своих произведениях. Я всю жизнь боролся с Ложью, — объяснял Н. Гоголь, — а Ложь боролась со мной. Но при этом Гоголь преданно и горячо любил свой народ и свою Отчиз­ну, и тогда он не разделял украинцев и русских, Россию и Украину — это для него был единый народ и одна Родина-Отчизна.

Из прекрасных сказок, деревенских баек вырос Николай Гоголь и писал на этой основе свои первые произведения. Но когда Гоголь приехал в 1828 году в Санкт-Петербург, надеясь увидеть блистатель­ную просвещённую столицу России, а увидел серую толпу чиновников, разводящих бюрократию и взяточничество, то пришлось ему написать «вечные» произведения: «Ревизора» и «Мёртвые души». Николай Го­голь наблюдал за окружающими и приходил в ужас:

«Среди России я почти не увидел России. Все люди, с которыми я встречался, большею частью любили поговорить о том, что делается в Европе, а не в России. Я узнавал только то, что делается в английском клубе.» («Авторская исповедь»).

Было такое впечатление, что по замыслу Бога евразийская Рос­сия потеряла одно своё азиатское, восточное крыло, потеряла свою естественную половину, и пыталась, ополовиненная, лететь с одним «западным» крылом. И Гоголь возмущался этой потерей целостности, самобытности, этим односторонним увлечением русской интеллиген­ции западничеством. В письме к графу А. П. Толстому Гоголь писал: «Друг мой, храни вас Бог от односторонности: с неё всюду человек произведёт зло: в литературе, на службе, в семье, в свете, словом везде! Односторонний человек самоуверен; односторонний человек дерзок.» Причём понятие односторонности Гоголь рассматривал широко, к раз­личным тематикам: «Односторонний человек не может быть истинным христианином: он может быть только фанатиком». И в этом аспекте про «неистового» Виссариона Гоголь говорил:

«Он видит совершенно одну сторону дела и не может даже поду­мать равнодушно о том, что может существовать другая». Об этом могли говорить люди, достигшие большой мудрости, такой глубины и высоты, такой целостности, какой в Европе достиг И. Гете, который также пытался объяснить своим сородичам ущербность односторон­ности. В. Белинскому, как и В. Розанову, было до этого уровня далеко, не допрыгнуть, и они прыгали, завистливые, перед гигантом Гоголем, что-то истерично пищали и пытались доплюнуть, но не могли — и всё сваливалось обратно на их же лица.

В российских «регионах» и провинциях ситуация была также не ра­достна, и хотя Н. А. Некрасов писал:

В столицах шум, гремят витии, Кипит словесная война, А там, во глубине России, Там вековая тишина.