От правды не отрекаюсь

В День Победы разгоняют тучи,
                                           а зачем?
В День Победы плачут лучшие –
                                             это ясно всем.
Дайте небу выплакаться вволю, дайте нам
вспомнить тех, кто пал на поле боя
                                                     где-то там.
Там, где травы были в пояс, а война
выжгла травы да покосы, да дотла,
не жалела крови, пота и бинтов,
для попавших в лапы смерти мужиков.
И сама стелила воинам постель
на земле среди осколков и камней.
Не гоните тучи, дайте нам
выпить, как положено, сто грамм.
С ветеранами за праздничным столом
побеседовать о жизни, о былом.
Вспомнить тех, кого давно в помине нет,
тех, кто завещал жить долго, да без бед.

Тех, кто шел к победе, полз к победе

                                                      и бежал,
кто судьбу не раз на вшивость проверял,
слез не прятал, но не выл и не стонал,
на «ура» ходил в атаку и мечтал, –
что однажды, когда кончится война,
возвратится в дом, где ждет жена,
детки ждут, и ждет старуха мать.
Боже мой, о чем еще мечтать?

Не гоните тучи – ни к чему.

Небо помнит все еще войну.

«Звездой, распятой на стекле…»

Звездой, распятой на стекле,
маячит боль во мраке ночи
и исчезает в серой мгле
в тот миг, когда сама захочет.

А прикоснется – быть беде.

Боль расползается мгновенно
по руслу крови, голове.
Всеядна боль и боль безмерна.

Рвет жилы, стонет и хрипит,

суставы ломит, кровоточит,
в озноб бросает, и клокочет,
и жаром пышет, и гудит.

И вот уже как на дрожжах,

боль обретает массу тела,
а вместе с ней приходит страх –
палач из тех, кто знает дело.

И дай им только малый шанс,

они по капле выпьют силы
и бросят, охнув пару раз,
под своды каменной могилы.

О, сила воли, я к тебе

сегодня громко призываю –
восстань во всей своей красе
и докажи, что ты – живая.

Не позволяй свести на нет

здоровье, даже если очень
боль прогрессирует и страх
терзает призраками ночи.

«Останется на память скука…»

Останется на память скука,
лицо помятое, тоска,
взгляд мутных глаз, стакан, сивуха
и непокорная слеза.

О, Господи, за что мне это,

что ждать с похмелья в новом дне,
еще скажи, что смерть-старуха
стоит на взлетной полосе.

За что, скажи, такая милость?

Я грешен, право, не ропщу,
но если все это приснилось –
пожалуй, надобно к врачу.

Пора завязывать со змием,

доколе будет водку жрать,
не грамма водочки отныне,
прошу ему не предлагать.

На цепь его или в пустыню,

чтобы соблазна избежать,
а лучше – сделать харакири,
а то – зарвался – «твою мать».

Я не хочу гореть в гиене,

но – трезвым – тоже не хочу.
А может, отложить на время –
на день, другой визит к врачу?

«Пьянчужкам посвящаю этот стих…»