Нам говорят, например, что вред религии в том, что, перенося центр тяжести на иной, загробный мир, она отрывает человека от заботы об этом мире, делает его равнодушным к этой жизни. Но ведь совершенно то же самое можно сказать, например, и о марксистской идеологии, которая цель человеческой жизни полагает в усилиях, направленных на идеальное общество будущего. Ведь это идеальное будущее – тоже своего рода другой и даже «загробный» мир, поскольку те, кто его строит и ради него сейчас умирает, сами-то его не знают и в нем не участвуют.
Если религия, во имя будущего, призывает отказаться от многого в настоящем, то этого же требует и всякая идеология, направленная на какие-то идеальные ценности в будущем. Французский неверующий писатель Марсель Пруст буквально довел себя до смерти теми нечеловеческими усилиями, которые он делал, чтобы закончить свой знаменитый роман «В поисках утраченного времени». И для него этот роман означал преодоление своей смерти, то есть бессмертие в творчестве. Поэтому спор, вечный спор идет не о загробном мире, не о том, есть ли он или его нет, а о том, в чем человек видит свое последнее назначение и – еще проще – как преодолевает он бессмыслицу смерти.
Спор идет о реальности, о действенности того идеала, которым человек живет и для которого он готов отдать свою жизнь. Ибо то, ради чего человек готов отдать даже жизнь, и есть то, что для него преодолевает бессмыслицу смерти. А это значит, что человек религиозен по существу. И если он отказывается от религии трансцендентного, то есть надмирного, Бога, то он необходимо принимает религию имманентного Бога, имя которому может быть Социализм, История, Культура, все что угодно. И тут, и там мы имеем проекцию человеческой жизни в какой-то идеал, в идеальное будущее, опытом, каждодневностью нам не «данное». И тут, и там, иными словами, мы имеем веру, и только вера, каков бы ни был ее объект, по слову Евангелия, «двигает горами».
Давно пора понять, что материализм, например, – тоже вера, ибо сказать: «Материализм построит идеальное общество» – значит высказать априорное, религиозное суждение. Объекты веры могут быть разными, но вера как движение человеческого сознания – та же самая. Поэтому в мире идет спор не между верой и неверием, а между разными верами. Те же, кто «ни во что не верит», – просто оппортунисты, ловкачи и обыватели, в конечном итоге выпадающие из сферы человеческой нравственности.
Особенность нашей эпохи не в том, что она менее религиозна, чем другие, ибо это неправда, а в том, что она, в отличие от других религиозных эпох, лишена единого объекта веры, единой системы религиозных ценностей, которые были бы безоговорочно приняты всеми. Наша эпоха, как это ни звучит странно, – это эпоха новой религиозной войны, ибо в ней сталкиваются разные религиозные идеалы, разные понимания смысла человеческой жизни. Прежние религиозные войны решались огнем и мечом. И мы знаем, что это решение провалилось. В наше время оно невозможно, ибо если что-нибудь можно считать доказанным, так это как раз полную невозможность истребить или замолчать идеи. Превосходство идеи над силой есть, собственно, потрясающее «открытие» нового времени. Поэтому если сталкиваются на последней глубине разные теории о смысле и цели человеческой жизни, подлинный и свободный спор между ними все равно окажется единственным полем сражения, и победит в этом сражении тот ответ, который сумеет обнять собой всю бесконечную глубину человеческого искания, человеческой жажды. Так именно, по Евангелию:
Анна Данилова
Без гарантий
Этот текст я начала писать, когда в моей жизни все было замечательно. Мне хотелось ответить на одну статью, в которой говорилось, что все православные приходят в храм что-то просить и хотят счастья-здоровья. А надо бы для разнообразия и о трудностях помолиться, чтобы их тоже Бог давал (на этом месте автор видел себя, наверное, эдаким страдающим романтиком Вертером у моря, и волосы по ветру развеваются, и печаль его светла).
Тогда было самое счастливое время: мы с мужем выгуливали нашу 6-месячную дочку по Угличу, радовались друг другу, успехам малышки, любимым делам и угличским храмам. Муж мечтал, что сейчас по-новому все организует на работе, я мечтала о троих (лучше четверых) детях, мы вместе – о развитии «Правмира».
Наша жизнь стала совсем другой. Скоропостижная кончина Толика. И теплая волна любви и поддержки, в которую мы с дочкой погрузились.
Тогда, на пике своего счастья, мне хотелось сказать, что искать каких-то особых молитв о счастье или скорбях не стоит. А надо бы учиться очень простой сложной вещи – быть благодарными Богу за каждый миллиметр своей жизни. Не формально и теоретически, а каждую минуту жизни.
– Вечером дома все в сборе – слава Богу!