От солнца к солнцу

— Собрался в отставку, на пенсионное обеспечение. Хватит, думаю, наездился. Решил обосноваться в любимом своем Питере. Присмотрел участок за городом под сад. И вдруг приглашение в Арзамас. Временно, в качестве консультанта. Думал, гадал: отказаться? Невозможно! Четыреста киловольт — моя давняя мечта. Пусть это будет вашей лебединой песней, Георгий Александрович! — сказал я себе. Послал телеграмму: согласен. Отметил перед отъездом своеобразный, знаете, юбилей, сходив в пятидесятый раз на «Лебединое озеро», и поехал. Прихватил с собой розы, орхидеи, лимоны, инжир. И все прекрасно привилось на арзамасской почве. Отличные условия для садоводства. Никуда отсюда!.. Разве съезжу еще на нижнюю Волгу. Оттуда пойдет другая высоковольтная на Москву, подлиннее этой. Возможно, придется прибавить и напряжения. Та и другая вольются в московское энергетическое кольцо. А от Жигулей — магистраль и на Урал. От соседей — в Донбасс. Таким образом, сольются московская, уральская и донецкая энергосистемы. А гидростанции на Ангаре, Енисее, Иртыше, Оби! И они подадут ток в рождающуюся ЕВС. Единая высоковольтная сеть страны! И Дальний Восток отдаст свои энергетические ресурсы сюда же. Непременно поеду на Амур или Уссури, в тех краях я еще не был…

— Георгий Александрович, — робко попытался я вставить, словечко. — А как же розы?

Он на секунду задумался и тут же отпарировал:

— Что розы? Я уже говорил, как поступаю в таких случаях. Беру их с собой. Розы и электричество не противопоказаны друг другу. Отнюдь…

Едем не всегда точно вдоль мачт, от опоры к опоре, бывает, удаляемся, чтобы сократить расстояние или там, где они форсируют болото, и нам не проехать. Но стараемся не терять их из виду. Они — наш ориентир, который безошибочно указывает дорогу к Жигулям.

Мачты — в солдатском строю, со строгим интервалом — не дальше, не ближе одна от другой на всем пути. Ока нарушила этот строй, затем он снова сомкнулся.

И вдруг разрыв, побольше, чем на Оке. Мачта, а следующая далеко-далеко. Почему она так убежала? Кого испугалась? Не этой ли робкой, тихо льющейся между холмами речушки?

— Робкая? Тихая? — говорит мой спутник, знаток сих мест. — Да это же Уса!

Ого, мы уже выбрались к волжской «кругосветке», к излучине, к петле, которой Волга захлестнула Жигули, но не смогла затянуть. По Волге, по ее рукавам можно приплыть к ней же, лишь в одном месте перебравшись посуху на Усу, приток Волги. Это и есть «кругосветка» — любимый туристский маршрут волжан.

Уса — тихоня. Она не ведает, а может, и ведает, но пока помалкивает, что ей предстоит. Волга разольется, как море, а Уса, как Волга! Потому и мачты высоковольтной линии расставлены так далеко друг от друга — по будущим берегам Усы. А разлившись, она пожелает помериться силой и с Волгой, захочет иметь собственную гидростанцию. Так всегда с тихонями, дай им только волю!

Вверх — вниз, вверх — вниз по склонам Жигулей. Спустившись в Яблоневый овраг вместе с мачтами, которые спешат присоединиться к нефтяным вышкам, мы, сделав еще два-три лихих поворота, выезжаем в долину строительства, в котлован.

Мой спутник не был тут с год, я — полгода и на этом основании вызываюсь в проводники. Набросок, силуэт стройки мне знаком, но появилось столько деталей, столько дополнительных штрихов, что я быстро пасую. Многое в новинку, и, видя перед собой бетоновозную эстакаду, никак не могу найти к ней дорогу в улочках и тупиках строительной площадки.

— Заблудились? — гремит чей-то бас, и читатель вместе со мной уже догадывается, кому он принадлежит.

— Как там «Спартачок» наш?

Это у Масловского вместо приветствия. Поздоровавшись, он сразу увлекает нас вперед и наверх по одним шатким мосткам, по другим — и мы уже на эстакаде.

Зимой, чтобы увидеть отсюда, как кладут бетон, нужно было перегибаться через перила: кладка шла глубоко внизу. Теперь здание ГЭС поднялось местами почти вровень с эстакадой, и скоро ей придется отодвинуться, отступить в сторону.

В грохоте, скрежете, лязге, даже визге металла, во всей этой сумятице звуков, рожденных подъемными кранами, бетоновозами, сварочными аппаратами, вдруг кто-то отчетливо кричит нам в самые уши:

— Не задерживайте арматуру!

И мы вздрагиваем, как вздрагиваешь в Москве на перекрестке, когда тебе тоже в самое ухо орут в рупор из проезжающей мимо орудовской машины:

— Гражданин в желтом плаще, вы рано начали переход!

Но в данном случае обращались не к нам: мы арматуры не задерживали. Это диспетчер из домика на горе командовал по радио всеми работами.

За нашим проводником не поспеть. Он быстр, легок. Плиты и прутья, на которые я натыкаюсь с некоторым ущербом для себя, перед ним словно расступаются.

— Геннадий Федорович, — взываю. — Не хватит ли? Картина ясна.

А Масловский уже исчез. Мелькнула его спина, скрылась, вынырнула, и он размахнул руки широким приглашающим жестом, лицо торжественное, и в голосе ни капельки обычной иронии:

— Прошу!