От средневековья к новому времени

С 1485 г. рейхстаги созывались ежегодно, их работой руководил архиепископ Майнцский — глава курии курфюрстов и имперский канцлер. Решения рейхстага по одобрении их императором приобретали силу имперского закона. Политическая и законодательная компетенция рейхстага теоретически была широка: вопросы войны и мира, заключение договоров; рейхстаг был высшей судебной инстанцией империи. Его постановления охватывали обширный круг дел — от нарушения предписаний против роскоши и шулерства до попыток упорядочения монетной системы и учреждения единообразия в уголовном судопроизводстве (так называемая «Каролина», 1532 г.). Однако отсутствие общеимперских исполнительных органов сводило эту законодательную инициативу на нет.

В XVI в. рейхстаги не утратили еще торжественности заседаний королевской курии. Церемониальной стороне придавалось большое значение. Вершиной было торжественное посвящение князей в имперские ленники, осуществлявшееся в XVI в. только на рейхстагах. Эта процедура использовалась императором как важный инструмент политического давления (он мог ускорить, замедлить, модифицировать инвеституру князя). Только император обладал правом введения в высшие имперские должности, пожалования имперским леном, посвящения в рыцари, легитимации незаконнорожденных и т. д. Это были важные политические прерогативы, так как отношения императора и князей еще и в XV–XVI вв. строились на ленных связях. Пышная церемония инвеституры имперских ленников, столь многочисленных, что она проводилась под открытым небом, имела место еще в 1566 г. Но представительство на рейхстагах вело к огромным расходам, что порождало стремление уклониться от слишком частых их посещений. При избрании Карла V имперские сословия требовали «не отягощать их рейхстагами».

Богоподобные почести обряда коронации и помазания делали особу монарха священной. В обстановке социальной напряженности, нарастания революционной борьбы крестьянства на рубеже XV–XVI вв. происходит оживление представлений об идеальном монархе: эту идею поддерживало не столько духовенство, как прежде, сколько бюргерство, крестьянство, социальные низы, интеллектуальная элита — гуманисты — в надежде на лучшее будущее Германии, радикальные реформы. В центре этих надежд оказался юный Максимилиан I. Реальность разочаровала всех. Не был решен ни один из больных вопросов немецкой государственности, возросла лишь мощь Габсбургов. Однако именно в эти столетия наблюдается конкретизация самого понятия «империя» и одновременно разделение и противопоставление прежде взаимосвязанных, почти тождественных понятий «империя» и «император». С середины XV в. понятие «империя» уже регулярно связывается только с немецкими землями. В этом отразилось не столько сужение географических рамок империи, сколько развитие представлений о «немецкой нации» как обладательнице и носительнице имперского достоинства и немецких землях как ядре империи, противостоящих всем другим ее частям и народам.

Эти изменения отражали своеобразие политико-государственного устройства и развития Германии: в отличие от крупнейших западноевропейских государств в Германии возобладала тенденция к региональной автономии высших имперских сословий и крупных городов: немецкие территориальные князья стремились создавать свою собственную государственность; Германия не имела национальной династии. Габсбурги, начиная с Максимилиана I, в русле универсалистской наднациональной имперской традиции были одержимы крупномасштабными европейскими планами.

Сложившееся к концу XV в. соотношение сил императорской власти и сословий по существу парализовало государственный организм, привело к падению его авторитета, усилению центробежных сил, феодального произвола. Ситуация усугублялась неблагоприятной для Империи внешнеполитической обстановкой: вторжением французских войск в Италию, усилением антигабсбургских сил в Швейцарии, турецкими набегами. В этих условиях, в обстановке ширящихся народных крестьянских и городских революционных выступлений, общего оппозиционного движения, направленного против княжеского произвола, усиливающегося кризиса церкви, в разных социальных слоях зарождается и крепнет сознание необходимости укрепления имперской власти путем ее всесторонней реформы.

Высшие имперские чины, территориальные князья, также остро сознавая необходимость реформы, понимали ее, однако, по-своему, связцвая с ней свои политические планы, видя в реформе инструмент для расширения и укрепления своей автономии и влияния на имперские дела.