От средневековья к новому времени

Недостаточность данных не позволяет точно определить границы минимума средств существования. Некоторое приближение дают попытки определить калорийность дневного рациона питания: в XIV–XV вв. она колебалась от 2,5 до 6–7 тыс. калорий у богатых, высших социальных слоев. По мнению современных исследователей (Г. Келленбенц), такой рацион был вполне достаточен, иначе трудно было бы объяснить происходивший почти на протяжении трех столетий рост численности населения. В целом исследователи отмечают для широких масс населения Центральной и Западной Европы снижение по сравнению с концом XV в. потребления мяса и установление рациона типа «мус-брей» (каша-размазня), остававшегося определяющим еще и в XIX в. Несбалансированность питания возрастала в периоды голодовок.

В повседневной жизни европейского общества XVI — первой половины XVII в. нашли отражение те преобразовательные процессы — экономические, социальные, культурные, — которые оно переживало, порой подспудно. Поражающее региональное многообразие форм повседневной жизни отличало эти столетия от раннего и даже высокого средневековья. И это было связано не только с этническими или географо-экономическими особенностями, но и с усложнением хозяйственной жизни, ее форм, различными внешними влияниями как следствием расширения и изменения характера обмена, коммуникаций, границ европейского мира, миграционных и политических процессов, религиозно-социальных движений эпохи.

В повседневности отразилось новое качество жизни, обусловленное новыми, расширившимися материально-техническими возможностями. Вместе с тем она испытала воздействие мощной социальной переструкту-рации сельского и городского населения под влиянием вторичного закрепощения и распространения системы фольварка в областях к востоку от Эльбы и в балтийском регионе, углублявшейся по мере развития рыночного хозяйства, раздаточной системы и предпринимательства дифференциации мелких товаропроизводителей, роста армии поденщиков и протекавшего одновременно процесса нивелировки крестьянского и городского сословий в подданных, поставляющих государству налоги и солдат.

Стремительный рост нищенства, бродяжничества с середины XV в. и особенно в XVI в. — явление, общее для всех европейских стран и регионов, с наибольшей полнотой и выразительностью проявившееся в городах. Городские беднота и нищие представляли сильно дифференцированный социальный слой. Их привилегированную группу составляли так называемые «домашние бедняки» из числа обедневших, но не деклассированных еще бюргеров, обитатели госпиталей, приютов, конвентов. К ним примыкали те, кто имел привилегии на сбор милостыни — пилигримы, монахи нищенствующих орденов, но также цеховые ученики, школяры, студенты. В толпу бродяг, просивших подаяние, вливались отпущенные со службы ландскнехты, возвращающиеся турецкие пленники, те, кто был вырван из привычного жизненного русла голодом вследствие неурожая, стихийных бедствий, военного разорения. Различны были методы и «техника» сбора милостыни — на улицах, у храма и в самом храме (невзирая на запреты), «у дверей». Наиболее сплоченными были чаще всего слепые, имевшие своего «короля». Особую группу составляли профессиональные попрошайки-мошенники.

Во многих европейских городах проблема нищенства и бродяжничества отразилась в городской топографии — названиях улиц, кварталов, переулков, свидетельствуя одновременно и об излюбленных этим маргинальным элементом местах обитания, и о стремлении властей локализовать его местонахождение. Бродяги, нищие были желанными постояльцами в бедных городских кварталах: плата поденная или понедельная за угол, ночлег намного превосходила взимаемую обычно с ремесленников за аренду жилья.

Процесс пауперизации, рост нищенства и бродяжничества сопровождался резким ухудшением отношения общества к бедности и беднякам. Нищих, особенно пришлых, стали рассматривать как бродяг, как антисоциальный элемент, с которым надлежало вести борьбу. Городские власти усиливали контроль за «своими», местными нищими, ограничивали приток пришлых; складывалась система благотворительности, преимущественно для «своих» нищих и бедняков (раздача одежды, денег, хлеба — так называемые столы для нищих, госпитали и приюты, конвенты для больных, нетрудоспособных по старости и т. п.). Усиливался городской контроль за раздачей «милостыни», особенно духовными институтами, попытки «трудоустройства» работоспособных бродяг. Но городское общество не могло предложить работы, обеспечивающей постоянный заработок и прожиточный минимум. Отсюда неэффективность полицейских предписаний и отдельных мер городских властей, направленных на уменьшение все возрастающего давления нищих. Обострение проблемы нищенства в начале XVII в. породило у властей попытки создать «работные дома»: на лесопильне и солодовне — для мужчин, в прядильне — для женщин, однако она успеха не имела.

Эти примитивные структуры повседневности, обеспечивавшие лишь возможность биологического выживания, и то далеко не всегда, отражали лишь один полюс действительности.