Красноармейцы были измотаны боями до предела. Надежда на ночной отдых не оправдалась, пришлось немедленно выполнять новую задачу — идти на встречный бой с врагом, о котором толком никто ничего не знал. Ситуация осложнялась еще и тем, что в случае промаха мы ставили под угрозу разгрома не только себя, но и еще ряд частей.
Я быстро собрал конницу, вернее, бойцов, умевших сидеть в седлах, взял пять пулеметов на легких повозках и устремился навстречу обходящей нас колонне. Главные силы полка поручил вести за собой своему помощнику Григорию Ивановичу Редькину.
Колонна противника численностью около бригады развернулась в два отряда. Один наступал на Осовы, другой — на Отрубы, Лустичи. Чтобы не пропустить эти две группы к единственной дороге на Бегомль, захват которой угрожал нашим частям окружением, мне с 70–80 конниками и пятью пулеметами нужно было задержать врага до подхода полка.
С имеющимися в моем распоряжении малыми силами эта задача была исключительно сложной и трудной. Но надо было рисковать. Решил схитрить. Оставив на восточных окраинах деревень Отрубы и Осовы по одному пулемету и человек по 20 конных, я приказал им, не жалея патронов, вести стрельбу по противнику, менять позиции своего пулемета, чтобы создать впечатление, будто здесь находятся крупные силы. А сам с тремя пулеметами и 30 конниками, маневрируя по дороге между этими деревнями, открывал огонь там, где была наиболее угрожающая обстановка.
Расчет на наше счастье оправдался. Мы «создали» такое количество огневых средств, что противник поверил в нашу мощь. На развертывание в боевой порядок двух колонн поляки потратили более часа. Еще около часа потребовалось противнику, чтобы наконец овладеть деревней Осовы. Но в это время наш полк подошел к деревне Лустичи, тем самым нависая над флангом врага.
Полк мгновенно ударил на Осовы. Противник не выдержал атаки с фланга, бросился назад, в лес, преследуемый огнем пулеметов. Полк с ходу занял Осовы, но контратакой подошедших резервов был выбит из этой деревни. Оправившись и перейдя в атаку, мы снова овладели деревней. Однако к ночи противник предпринял контратаки со всех сторон, угрожал окружением, что вынудило нас отойти на линию Углы, Замосточье.
Поздно вечером противник открыл сильный артиллерийский и минометный огонь. С севера били наши орудия. В темноте трудно было установить, чьи снаряды куда летят, так как артиллеристы — наши и вражеские — стреляли издалека по закрытым целям. Появились жертвы. Подстерег снаряд и меня. По пути на Замосточье я внезапно был ослеплен сильной вспышкой и тут же потерял сознание.
Пришел в себя, когда санитарная повозка подъезжала к мосту через Березину. Меня сопровождали фельдшер и конный разведчик. Около моста на дороге было большое скопление подвод, артиллерийских орудий, ящиков. К моей повозке подошел знакомый мне комиссар артиллерийского дивизиона и стал что-то говорить. Но в голове у меня был такой шум, что я ничего не мог расслышать. Левые рука и нога плохо слушались, хотя боли я не чувствовал. Значит, контузия. Правой рукой нащупал на голове повязку и понял, что, кроме того, меня ранило, по-видимому, в лоб, так как нависшая опухоль почти закрывала глаза. Жестом правой руки показал комиссару на уши, давая понять, что ничего не слышу. Тогда тот на листке полевой книжки что-то написал и передал мне. Когда я прочитал записку, мне пришлось несколько раз дернуть себя за чуб, чтобы убедиться, что не сплю. Комиссар сообщал: Первая Конная армия Буденного прорвала фронт неприятеля на Украине и вышла в тыл киевской группировки, заняв города Житомир и Бердичев. Поляки оставили Киев и отступают на запад. Эта весть настолько меня обрадовала, что я забылся, хотел приподняться и… бессильно опустился на соломенную подстилку своей повозки.
Я не знал, что со мной произошло, спрашивать фельдшера не хотелось. Мои мысли были о фронте. Я вспоминал бои под Лепелем, на Березине, невозвратимые потери. Наш отход произошел из-за созданного противником превосходства сил, которому для этого пришлось снять часть войск с Украины и перебросить против нас. Это дало возможность Юго-Западному фронту добиться крупных успехов. Я гордился, что наши жертвы, понесенные в боях, были не напрасны.
На той же санитарной повозке меня довезли до деревни Заколевье, где был развернут бригадный лазарет и обоз второго разряда нашего полка. Эвакуироваться дальше отказался наотрез. Мне не хотелось отрываться от однополчан, с которыми прошел путь от Казани до Омска, а теперь находился опять на переднем крае борьбы.
Сопровождающий меня конный разведчик Сафиров кое-как рассказал мне, что же со мной случилось тогда, по дороге на Замосточье. Вблизи разорвался тяжелый снаряд; коня убило, а меня ударной волной отбросило в сторону. Я был сильно контужен, а в лоб, по-видимому, угодил осколок. Меня нашли недалеко от большой воронки в бессознательном состоянии, с окровавленной головой. Сначала подумали, что мертв. Но когда стали класть на повозку, я, не приходя в сознание, закричал: «Зачем стреляете по своим?»