От Сталинграда до Днепра

Вернувшись домой и отдохнув десять дней, я вышел на работу. В связи с недокомплектом ИТР (инженерно-технических работников) я был назначен на должность горного мастера и взрывника. Права ведения взрывных работ на подземных и открытых работах я имел. Взрывные работы приходилось выполнять ежедневно и с большой нагрузкой. Работа взрывника очень опасная и требует от него постоянного внимания и осторожности. Однажды я в конце смены должен был спуститься в «бадье» в шурф, где произошел «отказ» в забое одного из двадцати шпуров.

Воротовщики спустили меня, и я осмотрел в рассечке забой. Определив, что отказал нижний — очистной шпур, я быстро обнаружил его. Причиной «отказа» явилось отсечение бикфордова шнура взрывом соседнего шпура. Убедившись, что этот «отказ» можно легко будет ликвидировать, я привычным способом при помощи спички зажег тот самый отсеченный бикфордов шнур. И тут же я вспомнил, что забыл из шурфа дать сигнал воротовщикам, чтобы они начали подъем бадьи. Я дергаю за провод, который соединен на поверхности с сигнальным «молотком» для того, чтобы я мог выехать «на-гора», но проволока оборвалась на середине шурфа и упала мне под ноги. Сигнал не получился, а воротовщики сидят в «бытовке» возле «буржуйки», спасаясь от тридцатиградусного мороза. «Рассечка» — горизонтальная выработка длиною всего пять метров. Если произойдет взрыв «отказа», я погибну! Мне бы только успеть подняться на три метра над «рассечкой», и я спасен! Я решил подняться по восьмимиллиметровому — тонкому тросу на три метра, но трос скользкий. Эх! Был бы трос веревочным! А бикфордов шнур горит со скоростью один сантиметр в секунду, его длина до капсул я-детонатора всего тридцать-сорок сантиметров!

«Ну, — подумал я, — на войне не погиб, а тут, в Сибири, — дома — мне конец?.» Я уже стал задыхаться от удушливого порохового, смешанного с асфальтовым густого дыма, как вдруг бадья, в которой я стоял, пошла вверх. Тут я подумал только об одном: «очень медленно поднимается!..» Но опасность миновала, когда я оказался над «рассечкой», и если теперь взорвется «отказ», то я хоть и получу какую-то травму, но не смертельную! Бадья поднимается все выше и выше, и я, проклиная свою оплошность, радуюсь и ликую со слезами на глазах. Осталось до верха полтора метра, и раздался взрыв. Воздушной волной меня выстрелило из ствола шурфа, как мину из миномета… Оправившись от испуга и ушибов, я обратился к воротовщикам, которые перепугались сильнее меня «Вы слышали мой сигнал — вира?» Округлив глаза и переглянувшись, отвечают: «Нет». — «А как вы и почему начали поднимать бадью?» — «Дык ить ты вроде бы крикнул из шурфа — «В-и-и-р-а-а!» — и мы прибежали к шурфу и начали падымать тебя…»

Я хорошо помню, как я находился там, внизу, на глубине двадцати метров, и не кричал «вира», потому что был уверен, что воротовщики, находясь в землянке, все равно не услышали бы меня…

Утром следующего дня, когда забойщик очистил забой от породы, я его уговорил как можно громче крикнуть «вира». До хрипоты он кричал своим луженым голосом, но я, находясь в землянке и рядом с ней, не услышал! Не услышали его и воротовщики. Так что же это было вчера?!

* * *