От судьбы не уйдёшь

— Почему ты не говоришь мне правду? — спросила она.

— Но это правда. Признаюсь, я и сам удивлён. Решающими стали показания Коцурки. Он был главным свидетелем. Это тот, кого я ударил. Он вообще отказался от обвинений в мой адрес.

Только сейчас Марианна заметила, что Вильгельм прекрасно говорит по-немецки. В здании суда от волнения она не обратила на это внимания. Как бы она этому обрадовалась! Хотя нет, теперь это не играет никакой роли.

— А что с показаниями твоей бывшей квартирной хозяйки? — спросила она.

— Их не было. В них отказано. Я сам себя спрашиваю, что вообще делала эта женщина в суде. Что она могла бы рассказать? Я даже не знаю.

— Как?

Это короткое слово пронзило Вильгельма, как молния. Внезапно перед его взором предстала картина, где Марианна и Ванда стояли вдвоём на лестнице, и как быстро Ванда скрылась. «Великий Боже, — пронеслось у него в голове, — я об этом даже не подумал».

— Марианна, ты слушаешь?

Прошло некоторое время, прежде чем Вильгельм овладел собой.

— Да, — ответила она.

— Что она тебе рассказала?

— Всё.

— Что всё?

— Что ты её изнасиловал.

— Изна… — слово застряло у него в горле. Он онемел. Неописуемая злость вспыхнула в нём. Злость на Ванду Крупинскую. Будь она сейчас рядом, его бы ничто не удержало от того, чтобы сломать ей шею, но злость рассеялась также быстро, как и появилась, и её место в душе Вильгельма заняла глубокая печаль. Он знал, что какие бы слова он сейчас ни говорил, они ничего не будут значить.

Голосом, который ему самому показался чужим, он сказал в трубку:

— И ты поверила? — и сразу же, не мешкая, повесил трубку.

Между Вильгельмом Тюрнагелем и Марианной Бергер раз и навсегда всё было кончено.

В дальнейшем события развивались стремительно. Вильгельм решил уехать из Гельзенкирхена. Своими мыслями он поделился с шефом, который, конечно, заинтересовался мотивом такого решения.

— Здесь живёт один человек, — ответил откровенно Вильгельм, — с которым я не хотел бы больше никогда встретиться. Я не нахожу себе покоя.

— Это девушка?

— Да.

— Может всё пройдёт?

— Нет, никогда.

Петер Шторм чувствовал, что сделать ничего не может. Вильгельм и футбольная команда фирмы — эта мечта неосуществима. Чтобы совсем не потерять Вильгельма, он спросил:

— Я могу предложить вам работу в каком-нибудь нашем филиале в другом городе. Куда бы вы хотели?

— Куда-нибудь подальше.

— Есть место в Кёльне.

— Хорошо.

— Когда? Я полагаю, как можно скорее?

— Да.

— Прекрасно! Но вам надо будет некоторое время поработать здесь, пока я не найду вам замену.

— Разумеется.

***

Штуммель находился у Пита Шмитца и мрачнее тучи стоял у стойки не проронив ни слова. Пит некоторое время смотрел на него, и, наконец, спросил:

— Парень, что с тобой? Таким тебя ещё не видели. Не повезло в любви?

— Чёрт с ней, с любовью! — ответил Штуммель сердито. — Вильгельм уезжает.

— Вильгельм Тюрнагель?

— Да.

— Почему?

Штуммель рассказал то немногое, что ему было известно. Без подробностей. На фирме ходят слухи, сказал он. Поговаривают о какой-то женщине. С самим Вильгельмом никто не осмеливается говорить об этом. Известно лишь, куда он уезжает.

— Куда же?

— В Кёльн.

Пит не стал комментировать это сообщение. Когда это необходимо, он мог себя контролировать.

Штуммель допил пиво, нерешительно посмотрел на пустую кружку и отодвинул её от себя.

— Ещё одну? — спросил Пит.

— Нет, — отказался Штуммель. — Счёт.

— Счёт? Точно не хочешь вторую?

— Сегодня не хочется. — Штуммель уже достал кошелёк. — Сколько с меня?

Пит махнул рукой.

— Оставь, сегодня за мой счёт.

— С чего бы?

— Чтобы зашёл ещё раз, — ответил Пит, а про себя подумал: «За твою информацию».

Примерно через пять минут после ухода Штуммеля в дверях показался официант Генрих с распухшей щекой. Он попросил водки, чтобы успокоить зубную боль, из-за которой, как он сказал, даже не пошёл на работу в «Подсолнух».

— Сегодня у всех проблемы, — сказал Пит Шмитц.

— У кого ещё? — спросил Генрих.

— У Штуммеля.

— У Штуммеля?

— Ты его знаешь. Это невысокий мужчина, с которым ты недавно стоял здесь, у стойки. Он ушёл несколько минут назад.

— Ах, этот. Что с ним произошло?

— У него не зубная боль, а горе. Ты об этом, возможно, уже знаешь: твой знакомый Вильгельм Тюрнагель уезжает.

— Я ничего не знаю, — воскликнул Генрих. — Уезжает? Куда?

— В Кёльн, — сказал Пит и многозначительно улыбнулся.

— Всё идёт по твоему плану, — произнёс Генрих без улыбки. — Он уже подписал что-нибудь с ними?

Пит пожал плечами.

— Я этого не знаю. Если нет, то это получится само собой. Штуммель говорил, что в этом будто бы замешана какая-то женщина. — Пит уже начал строить теорию, от которой не мог отказаться. — Это вполне возможно. Может, он познакомился с какой-нибудь пухленькой девушкой из Кёльна, с которой не хочет расстаться. Девушки в Кёльне, — он поцеловал кончики пальцев, — сладкие, как сахар.

Генрих молчал. У него была своя теория, и он думал, какая из двух, его или Пита, верная? Видимо его!

— Ещё водки? — спросил Пит.

Генрих отказался. У него тоже пропало желание.

***