От Терека до Карпат

– Поступающие сведения, – сообщил генерал, – дают основания надеяться на то, что думские деятели, руководимые Родзянко, еще могут остановить всеобщий развал и что работа с ним может пойти.

Торопясь не упустить момент, Алексеев тут же передал от имени царя текст составленного в Ставке манифеста:

– Объявляем всем верным нашим подданным: грозный и жестокий враг напрягает последние силы для борьбы с нашей Родиной. Близок решительный час. Судьба России, честь геройской нашей армии, благополучие народа, все будущее дорогого нам отечества требуют доведение войны во что бы то ни стало до победного конца. Стремясь сильнее сплотить все силы народные для скорейшего достижения победы, я признал необходимым призвать ответственное перед представителями народа министерство, возложив образование его на председателя Государственной думы Родзянко, из лиц, пользующихся доверием всей России… Во имя нашей возлюбленной Родины призываю всех русских людей к исполнению своего святого долга перед ней, дабы вновь явить, что Россия столь же несокрушима, как и всегда, и что никакие козни врагов не одолеют ее. Да поможет нам Господь Бог.

Но, увы, этот манифест безнадежно опоздал. В Петрограде думские лидеры сделали новый шаг: пришли к мысли о необходимости отречения Николая II в пользу наследника – тринадцатилетнего Алексея при регентстве его дяди – младшего брата царя, великого князя Михаила Александровича.

В оппозиционных кругах считали, что малолетство нового царя и отсутствие государственного опыта у «слабовольного» Михаила позволит новому либеральному правительству беспрепятственно проводить свою программу. Как триста лет тому назад один из московских бояр обосновывал избрание на престол Михаила Федоровича Романова: «Миша Романов молод, разумом еще не дошел и нам будет поваден…»

Антимонархические настроения стали усиливаться. Родзянко звонит генералу Рузскому и сообщает ему о новой «комбинации».

– Династический вопрос поставлен ребром, а это означает отречение царя в пользу сына при регентстве Михаила Александровича, – говорит он. И напрасно ошеломленный генерал в просительном тоне пытался убедить Родзянко повременить.

– К вам уже выехали Гучков и Шульгин, – ответил тот.

Уже через час-полтора после окончания этого разговора А. Лукомский вызвал к аппарату начальника штаба Северного фронта генерала Ю. Данилова. От имени Алексеева он решительно потребовал, чтобы Рузский немедленно разбудил царя и сообщил ему все, что говорил Родзянко.

– Генерал Алексеев, – говорил Лукомский, – убедительно просит безотлагательно это сделать, так как теперь важна каждая минута, и всякие этикеты должны быть отброшены. От себя Лукомский добавил, что «выбора нет, и отречение должно состояться».

В 10 часов утра Рузский направился к царю. Стиснув зубы, он положил перед Николаем длинную ленту своего ночного разговора с Родзянко. Царь стоя читал ее. Затем взволнованно стал говорить, что лично он готов отойти в сторону для блага России, но у него имеются опасения, что «народ этого не поймет».

– Мне, – говорил царь, – не простят старообрядцы, что я изменил своей клятве в день своего коронования; меня обвинят казаки, что я бросил фронт.

Николай не решался на новую уступку. И Рузский, не желая брать на себя всю ответственность, предложил отложить разговор. Но уже через несколько часов царь в присутствии трех генералов заявил: «Я решился. Я отказываюсь от престола» и перекрестился. Перекрестились и генералы.

Приняв решение об отречении, Николай, по-видимому, еще с некоторой надеждой ждал Гучкова и Шульгина. Знал о цели их поездки, и ему было интересно, а что скажут они? Этим ожиданием, возможно, и объясняется то, что он никому не сообщил о своем новом решении.

И вот встреча Николая II с Гучковым и Шульгиным.

В салон-вагоне Николая находились генерал Рузский, министр двора граф В. Фредерикс, начальник военно-походной канцелярии Нарышкин, Гучков и Шульгин. Всего 6 человек.

Начал Гучков. Он волновался, говорил глухо, глядя на царя, руки его лежали на столе, как бы ища опору:

– Положение в высшей степени угрожающее: сначала рабочие, потом войска примкнули к движению… Москва тоже неспокойна. Это не есть результат какого-нибудь заговора или заранее обдуманного переворота, а это движение вырвалось из самой почвы… Так как было страшно, что мятеж примет анархический характер, мы образовали так называемый Временный комитет Государственной думы… Кроме нас заседает еще комитет рабочей партии, и мы находимся под его властью и цензурой. Опасность в том, что, если Петроград попадет в руки анархии, нас, умеренных, сметут. Их лозунги: провозглашение социальной республики. Это движение захватывает низы и даже солдат… Пожар может перекинуться по всему фронту, так как нет ни одной воинской части, которая, попав в атмосферу движения, не заражалась бы…