От весны до осени, или Повесть про девочку

Какие дивные слова сказала Вера! Они для меня были как пароль: «уголь на-гора!» Значит, правда жила Вера в таких краях, о которых мы мечтали! Я даже сразу не обратила внимания на то, что она думает, будто уголь не ищут, будто сразу известно, где его брать. И я повторила за ней:

— Уголь на-гора!.. Ну, Вер, ну, расскажи, как это бывает! Как там, в шахтах? Расскажи про них!

— А що за них говорить, шахты як шахты! Я ту не забиралась. Та в самой Горловке их нэма. Так, видала терриконы, пустая порода, что из шахты идет. Уголь увозят, а породу в такие горы свозят, в терриконы. — И Вера показала куда-то вбок. — Ось, такый!

Я глянула и снова покраснела: я и забыла уже, что однажды сложила здесь из самой красивой гальки холмик — я его сложила, представляя себе, что это будет жертвенник, как у древних греков, в честь нимф, покровительниц оврага, которые помогут мне найти драгоценные руды или камни. Когда я приходила в овраг одна, клала на «жертвенник» венок из васильков или ромашек или просто несколько цветков. Особенно хорошо было смотреть на шиповник, как он лежал на холодной пестрой пирамидке, будто пламя пробивалось. И сейчас видно было несколько засохших, съеженных, некрасивых венков и скрюченных смертью ромашковых стеблей. «Фу! Как нехорошо! Вот детст-во-то!» — сказала я про себя. Моя тайная игра вдруг показалась мне жалкой, ненастоящей. Как хорошо, что Вера ни о чем не спрашивает!

— Вот такой террикончик, только ух какой большой! До неба! Наверх два дня будешь лезти.

— Ну, а дальше? Ну?

— Что «ну»? Все! Дальше эвакуация. У мамы брат в Москве, но он оказал, чтобы мы уехали дальше. Щоб мы до села подались.

— А как вы ехали? Вас бомбили? Немцев видели?

— Ехали как ехали! Народу — ого сколько! Тесно в поездах. Немцев не видали. А бомбить бомбили. Знаешь, стра-ашно! — шепотом вдруг сказала Вера. И зрачки ее глаз стали расширяться, затопляя чернотой золотистый цвет глаз.

Кругом железо летит, воет! Жар кругом! Как вдарит бомба в землю, земля, знаешь, туда-сюда качнет, так подвинется. — Вера ладошкой двинула слой гальки, она сгрудилась горкой, посыпались верхние камешки. И я вздрогнула, представляя, как сталкиваются люди с круглой поверхности земного шара, потревоженного взрывами.

Знаешь, голова от этого кружится… Можно умереть зовсим… Только я не бачила мертвых. То мама на мне лежала, а как стихло, мама платок мне на лицо — гоп! Подхватила за обе руки, держит, не дает платок скинуть, не велит глядеть, так и тащила меня до вагону.

— Да-a, — сказала Вера протяжно и жалобно, как взрослая, — прийшлы до вагону, а вещей наших нема! Ни постели, ли чемоданов! А там платье было мое новое! Жалко! Знаешь… Когда я то платье надевала, хлопцы так меня ловили, так ловили!

Господи! Опять она про своих хлопцев] Такое рассказала… Как она может все это вместе держать в голове! Но пусть хлопцы! Пусть! Я смотрела теперь на Веру и чувствовала, немного я уже стала ею: она все-таки дала мне пережить, как под тобой шевелится прочная земля! Только вот жалко, мать не позволила ей поглядеть, что было после бомбежки! Надо бы ей сорвать платок… Но тут мне почему-то вспомнился мой Бобик, и невольно я зажмурилась…

Мы выбрались из Каменного оврага, карабкаясь вверх по отвесной почти стенке, выцарапывая в глине ямки для ног, цепляясь за редкие бурьянины. Запыхались, перемазались.

Дальше мы шли с Верой молча. И я уже видела темные макушки тополей, видневшихся над садом, со стороны которого мы подходили к дому. Кто другой и не понял бы, что это они, подумал бы: это все деревья сада. А я знала точно и шла на них, как на маяк.

Вот будто и приблизились к нам дальние страны: Гомель, Горловка, терриконы. Новые ребята. Как было бы хорошо, если б не война! А ведь это все война. Беда. Горе. Бомбы. Если б не это, не приехали бы в нашу даль Вера и Петька. Хорошие ребята. Только Вера немного надоедает со своими хлопцами. Странная. Но это тоже, наверное, от войны и от той бомбежки?

Мы вошли в сад, и тополя пропали за поднявшимися вершинами деревьев.

Вера вдруг сказала:

— Знаешь, сколько мы до вас ехали! То поезд, то в Москве чего-то ждали, а от Москвы еще больше! Снова поезд, потом пароход, потом машиной, потом на лошадках, ой-ё-ёй! «Мама, — кажу, — чи мы не на Дальний Восток едем?» А мама говорит: «Какой тебе Дальний Восток? Дальний Восток — это край нашей земли, а тут тебе самая серединка!».

Мы вышли из сада. И тополя шагнули нам навстречу. И дом глянул всеми своими окнами.

Конец