От воровства к анархизму

Я не сталъ разбивать эту его надежду. Что то говорило во мнѣ, что не слѣдуетъ отнимать у него его золотыя мечты: «пусть утѣшается! Вѣдь у него только это и есть. Можетъ быть, жизнь первый и послѣдній разъ подаетъ ему надежду на свѣтлое будущее»…

— Н — нѣтъ, это не пройдетъ! — говорилъ онъ, какъ бы про себя. — Рабочіе умираютъ, кровь свою проливаютъ, — а они, толстопузые, опять все въ свои руки заберутъ! Опять толсторожихъ полицейскихъ на углахъ понаставятъ…

— А вы думаете, что полицейскихъ не будетъ?

— Конечно, не будетъ! На что они, черти краснорожіе! Даромъ хлѣбомъ ихъ кормить?.. Ни одного не будетъ!.. Это первымъ долгомъ… что бы ни одного полицейскаго!

— А судьи нужны? Какъ вы думаете? — полюбопытствовалъ я.

— Судьи?.. На кой ихъ шутъ!..

— Нѣтъ ужъ, тогда ничего этого не будетъ, — помолчавъ съ полминуты, заявилъ онъ твердо и рѣшительно. — Ужъ свобода, такъ свобода, чтобы ничего не было этого! А то какая же это свобода, ежели и полиція и судьи!.. Такъ, пожалуй, и тюрьма тоже будетъ? — съ какой то болѣзненной ноткой выкрикнулъ онъ.

— Да, ужъ ежели полиція и судьи, то и тюрьма, и каторга, и арестантскія роты, и полицейская кутузка, и сыщики, — подтвердилъ я.

— Такъ, вѣдь, это выходитъ, что все, какъ было, останется! — съ азартомъ уже кричитъ онъ.

Я слышу снизу, какой то еще заглушенный, но сердитый голосъ:

— Что забрался на столъ то! Слѣзь сейчасъ, а то карцера попробуешь!

Это надзиратель услышалъ его неумѣренно громкое возраженіе, открылъ люкъ въ двери и водворяетъ порядокъ.

Мой собесѣдникъ дѣлаетъ по трубѣ два условные удара, что бы предупредить меня, а самъ, между тѣмъ, свирѣпо рычитъ на надзирателя:

— «Что забрался!» — а тебѣ какое дѣло? Повѣситься хочу на трубѣ!.. Довольно ужъ, третій годъ досиживаю!.. Пора и повѣситься!..

Прильнувъ ухомъ къ щели около трубы, я слушаю. Вотъ раздался глухой стукъ. Это онъ, тамъ внизу, соскочилъ со стола и стукнулъ пятками объ полъ. А вотъ и еще стукъ уже другого характера, болѣе высокаго тона, съ трескомъ. Это надзиратель закрылъ люкъ въ двери, чрезъ который онъ водворялъ порядокъ.

Проходитъ минута, двѣ… Два удара по трубѣ. Надзиратель, значитъ, ушелъ, и мой сосѣдъ справляется: «можно ли продолжать прерваный разговоръ?» Отвѣчаю такими же двумя ударами… Труба вздрагиваетъ. Это онъ лѣзетъ на столъ. Я жду.

— Вы слушаете? — спрашиваетъ онъ.

— Слушаю.

— Надзиратель приходилъ, карцеромъ, собака, грозитъ.

— А вы не горячитесь: потише разговаривайте.

— Знаю… Да чертъ съ ними! Не очень то я боюсь ихняго карцера. Эка не видаль какая! Видѣли и пострашнѣе. И что имъ нужно собакамъ?

— Начальство съ нихъ спрашиваетъ.

— Да… Въ этомъ вся сила! Первымъ долгомъ нужно, что бы никакого начальства… Ни-ни, что бы и не пахло начальникомъ.

— Вотъ на это то богатые и не пойдутъ, не допустятъ.

— Я и говорю, что нужно безъ этихъ толстопузыхъ, однимъ все нужно сдѣлать.

— Но у богатыхъ деньги…

— А зачѣмъ намъ деньги!? — перебиваетъ онъ меня. — Намъ оружіе надо. Я къ тому и рѣчь завелъ: ежели въ оружейный магазинъ забраться?.. Я это съ товарищами могу въ лучшемъ видѣ оборудовать. Замки — это намъ наплевать. Это… одна минута — и готово. На этотъ счетъ мы обучены не хуже всякаго слесаря.

Я молчу, жду, что онъ дальше скажетъ по этому поводу.

— По этой части отъ насъ большая польза можетъ быть, — продолжаетъ онъ.

— Такъ и есть, — думаю я. — Онъ все высчитываетъ свои плюсы, какъ будущаго революціонера.

Его, очевидно, безпокоитъ больше всего: будетъ ли онъ полезенъ на новомъ дѣлѣ, въ новой средѣ?

— Вотъ только не знаю, — выражаетъ онъ сомнѣніе, — какъ у нихъ на этотъ счетъ?

— Что?

— Да вотъ, ежели краденое оружіе, — возьмутъ они или нѣтъ?

— Не знаю, право…

— Вотъ!.. И я тоже не знаю… А ежели бы взяли, такъ мы мигомъ всѣ магазины обчистили бы.

ГЛАВА VII

Я остановился на мечтахъ этого мальчика, потому что въ средѣ молодежи вообще болѣе ярко отражается настроеніе той среды, въ которой она живетъ.

Какъ образецъ этого настроенія я и беру своего сосѣда по камерѣ. Для профессіональныхъ воровъ того времени, то есть первой трети 1905 года, такое настроеніе было типично. Взбудораженные, какъ и вся Россія, движеніемъ 9 января, они почувствовали безсознательное тяготѣніе къ новой жизни; на нихъ, какъ и на всѣхъ, пахнуло свѣжей струей.

Гдѣ то, тамъ, на горизонтѣ, въ туманной дали открылся какой то просвѣтъ, въ которомъ, какъ миражъ, рисовалось что то прекрасное, сулящее и имъ, отверженцамъ общества, отраду въ будущемъ.

Естественно, что создалось чисто стихійное движеніе:

— Туда, къ этой прекрасной и жизненной картинѣ!

Я называю это движеніе чисто стихійнымъ, потому что въ немъ не ставились даже вопросы о солидарности профессіональныхъ воровъ съ революціонерами въ ихъ настроеніяхъ и цѣляхъ.

Даже, что касается революціонеровъ, то, въ представленіи массы профессіональныхъ воровъ, они являлись сплошной, компактной массой, не раздѣленной никакими партійными различіями.

Такъ, когда я попробовалъ задать своему юному сосѣду вопросъ:

— Къ какимъ, собственно, революціонерамъ онъ и его товарищи собираются присоединиться?—

Онъ отвѣтилъ:

— Ну… Это, поди, все равно.