От воровства к анархизму

Такъ что лозунгомъ того времени среди профессіональныхъ воровъ было.

— Къ революціонерамъ!

И ужъ какъ поясненіе подробностей выступало:

— Къ тѣмъ, которые противъ правительства, противъ богатыхъ!

Дальше этого программа не разрабатывалась. Довольствовались тѣмъ, что намѣчали направленіе движенія:

— Борьба за равенство, братство и свободу.

Тутъ, конечно, не безъ вліянія было все то же 9-е января. Выдвинувъ чисто безпартійную массу на путь революціи, 9-е января тѣмъ самымъ какъ бы затушевало яркость окраски партійнаго революціоннаго движенія.

Не однимъ только ворамъ, но и всѣмъ тогда до извѣстной степени казалось, что не въ партіяхъ сила, а въ настроеніи массы и въ умѣньи поддержать во время эту массу и руководить ею.

Революціонизмъ вообще ставился, такимъ образомъ, выше партійности. Не важно — принадлежитъ или нѣтъ человѣкъ къ какой либо партіи, а важно, что онъ революціонно настроенъ, что онъ революціонеръ вообще.

Лозунгъ — къ революціонерамъ! — по этому весьма понятенъ. Тутъ профессіональные воры шли до извѣстной степени въ ногу со всѣми.

Но этотъ лозунгъ годенъ только до перваго практическаго шага, послѣ котораго, или, точнѣе, при одномъ намѣреніи сдѣлать этотъ первый шагъ, тотчасъ обнаруживается, что революціонеръ вообще есть ничто иное, какъ абстракція, которой нельзя подать руку и сказать:

— Пойдемъ вмѣстѣ, къ одной цѣли!

Поэтому уже въ концѣ апрѣля 1905 года я имѣлъ случай убѣдиться, что предъ профессіональными ворами всталъ практическій вопросъ:

— Къ какимъ же революціонерамъ, т. е. къ какой партіи присоединиться?

Съ этимъ именно вопросомъ уже на свободѣ пришелъ ко мнѣ все тотъ же мой тюремный сосѣдъ. Его освободили почти одновременно со мной. И онъ въ своемъ нетерпѣніи явился ко мнѣ на третій же день послѣ освобожденія.

— А я къ вамъ за большимъ дѣломъ.

— Радъ служить чѣмъ могу.

— Я хочу… запнулся онъ… не пойдете ли вы со мной?

— Куда? — усмѣхнулся я.

— Въ одно мѣсто. Тамъ товарищи… поговорить надо.

— Ваши товарищи? — спросилъ я, дѣлая удареніе на слово ваши.

— Да, да… мы собрались и не знаемъ что дѣлать…

— Вы, вѣроятно, хотите говорить о томъ же, о чемъ мы говорили въ тюрьмѣ?

— Да.

Я согласился, и мы пошли. Мой спутникъ привелъ меня въ одну изъ петербургскихъ трущобъ. По кривой лѣстницѣ мы спустились въ подвальный этажъ, по темнымъ корридорамъ, нѣсколько разъ поднимаясь и опускаясь на нѣсколько ступенекъ, дошли до двери и очутились въ комнатѣ, въ которой царилъ полумракъ, хотя было не больше часу дня.

Въ комнатѣ было человѣкъ двѣнадцать людей, все юноши, въ возрастѣ около 20 лѣтъ. И среди нихъ сѣдой человѣкъ лѣтъ пятидесяти; онъ подошелъ ко мнѣ и со сконфуженной физіономіей проговорилъ:

— Вотъ… собрались къ революціонерамъ…

И онъ повелъ глазами въ сторону своихъ юныхъ товарищей.

— И я на старости лѣтъ тоже съ ними. Что называется, куда конь съ копытомъ, туда и ракъ съ клешней, — какъ бы оправдываясь, закончилъ онъ свое объясненіе.

— Что же, дурного тутъ нѣтъ, — постарался я ободрить его.

—. Вотъ! И я тоже говорю: дурного, молъ, тутъ нѣтъ. И мы тоже люди, тоже кое какое понятіе имѣемъ, что, значитъ, пришла пора всякому начальству «пре-понтъ» положить. Тоже, вѣдь, и я крестьяниномъ былъ въ молодыхъ годахъ, и какъ бы не это самое начальство, и посейчасъ хрестьянствовалъ бы, какъ и всѣ прочіе. А то вотъ… тюрьма по мнѣ плачетъ!..

— Что — тюрьма? — перебилъ его кто то изъ присутствующихъ. — Въ тюрьмѣ нынче самые, что ни есть, хорошіе люди сидятъ! А нужно то говорить: какъ попалъ въ тюрьму? За что? Вотъ въ чемъ сила!

— И я про то же говорю, — согласился сѣдой человѣкъ. — Въ тюрьмѣ, молъ, полжизни безъ малаго просидѣлъ, а толку нѣтъ въ этомъ никакого, ни себѣ, ни другимъ… Зря, значитъ, муку принималъ.

— Брось это, дядя Панкратъ, — перебилъ его мой бывшій сосѣдъ по камерѣ.—Мы лучше о дѣлѣ потолкуемъ… Какъ намъ быть?

— Я о дѣлѣ и говорю, — не унимался дядя Панкратъ. — Я къ тому и веду. Къ примѣру, въ воскресенье я на этомъ самомъ митингѣ былъ. Какіе тамъ люди! Какія слова! Слеза меня прошибла… Передъ этимъ въ субботу то я малость засыпался. И не то, чтобы засыпался, а такъ, зря меня изобидѣли. Зашелъ я въ магазинъ на Сѣнной, такъ отъ нечего дѣлать. Народу тамъ много было, думаю: можетъ быть и удастся что нибудь… Стою, какъ будто очереди дожидаюсь, — а хозяинъ то, или старшій приказчикъ и признай меня. «Ну-ка, говоритъ, ребята, проводите этого покупателя съ почетомъ!» — Они, приказчики то и накинулись на меня…

— Ужъ, они рады!.. Собаки дворовыя! — вставилъ свое слово кто то изъ присутствующихъ.

— Имъ только бы искалѣчить человѣка.

— Хлѣбомъ не корми, дай только нашей воровской кровушки попробовать.

— Самыя, что ни есть, настоящія собаки, эти приказчики на Сѣнномъ.