От заката до рассвета. Рост движения за освобождение животных. Взгляд изнутри

Учитывая такую обстановку, могу сказать, что, пожалуй, моя жизнь была самой счастливой и самой печальной одновременно. Я не знаю, чем бы я занимался, если не этим, несмотря на получаемые травмы и постоянный риск более тяжелых физических повреждений. Я падал со здания и проваливался сквозь крышу; прыгал со второго этажа и плыл по реке в резиновых сапогах, после чего был вынужден садиться в автобус, мокрый до нитки и умоляющий о бесплатном проезде; в меня стреляли; я разбивал окно собственной машины мячом, давшим рикошет от чужой собственности, в которую я его и пнул; в меня плевали, меня били, меня пытались задавить на машине, меня обливал слоновьей мочой злобный клоун, меня преследовали по лесистой местности мужчины с лопатами; меня арестовывали, обвиняли и судили за поступки, которых я не совершал. Меня доводили до полного отчаяния, безумия и соответствующих поступков бесконечные проволочки чиновников. Меня закрывали в тюрьме и морили голодом из-за моих обвинений в плохом обращении с животными.

И это не говоря о неописуемых страданиях и проявлениях жестокости, очевидцем которых я регулярно становился. Но именно их наличие наряду с возможностью как-то изменить положение вещей как раз и делали мою жизнь стоящей. Быть на волосок от гибели — это ничто; счастливые случаи и конфронтации подзаряжали меня больше, чем изнашивали, и, конечно же, многое делали победы и положительные отзывы. Чем злее становятся люди, против которых я выступаю и чем дольше я выслушиваю их поводы творить то, что они творят, тем больше я симпатизирую животным, которых они мучают, и тем острее ощущаю необходимость действовать. Единственное, о чем я сожалею — это о тех случаях, когда меня ловили. Они создали мне имя, но уничтожили конфиденциальность, которая позволяла брать на себя риск. Мне есть что сказать, но я проповедую, что слова — ничто, а действия — все. Уж позвольте мне столь грубое противоречие.

С момента, когда мои глаза открылись на ту чудовищную жестокость, с которой мы относимся к животным, я всячески избегал того, чтобы вляпаться в карьеру или ипотеку. Я предпочитаю спасать обитателей Земли и до гроба продолжу вести счет тех, кому мне удалось помочь. Я всегда буду уверен в том, что сделал все, что мог. Любая другая жизнь казалось бы мне бесполезной. Запас наличных денег — это лишь напоминание о временах, когда я зарабатывал на жизнь починкой пылесосов. Путь, который я избрал — единственный возможный для меня в контексте понятия «судьба», а пик моей футбольной карьеры пришелся на день, когда я стал центральным нападающим в команде особо охраняемых заключенных. Я получил свой Кубок мира, когда мы третий год подряд победили лучшую команду надзирателей!

Невозможность или нежелание игнорировать реалии страданий животных погрузили меня в непрекращающуюся череду неприятностей и противостояний, но, я думаю, они сыграли свою роль в облегчении и предотвращении некоторых из подобных страданий. Я ни за что не поверю, что даже десять побед на Кубке мира могли бы дать мне нечто сравнимое с тем удовлетворением, которое я испытываю от того, что убедил стольких людей прекратить поддерживать скотобойни и промышленные фермы, или с осознанием того, что я пристроил стольких настрадавшихся животных в дома, где их окружили любовью до конца их дней. Я никогда не причинял физического вреда никому, кто был жесток к животным, но защищался при нападениях и делал все, чтобы помочь отчаявшимся существам — каким именно, признаться не могу: не потому что мне стыдно, а потому, что меня арестуют и посадят в тюрьму. Тот факт, что подобное происходит с людьми в стране любителей животных, не устает изумлять меня, равно как и то, что наша нация обращается с братьями меньшими столь омерзительно. Я написал эту книгу не столько для того чтобы задокументировать мой собственный путь, сколько для того, чтобы поведать историю движения людей, которые, как и я, хотят сделать мир более приятным местом для жизни.

О книге

Террористическое движение, которое существует уже 20 лет и не замарало себя кровью, можно назвать как минимум необычным.

The Observer, июль 1999