От жалости до любви

После этих слов Кея почувствовала себя так, словно убила ни в чём не повинного человека. Но она не может иначе. Ласси повернул голову и внимательно посмотрел на неё:

— Ты несвободна?

— Я замужем, — кивнула Кея, собрав всё своё мужество в кулак. Она не хотела рассказывать про Грегора. Случай с Саймоном научил её осторожности. — Прости, что не сказала сразу.

Ласси помотал головой, словно пытаясь избавиться от какой-то навязчивой мысли, потом встал и отошёл от неё.

— Ну что-ж! Пойдём, я провожу тебя до города. А дальше, надеюсь, ты сама доберёшься до Гарлетона, Кея. Или, может, мне называть тебя миссис?

— Нет, что ты! — Кея растерялась. Ей опять послышалась странная мелодия, которая становилась то тише, то громче, мелодия, так похожая на те, что играл шарманщик на городской площади. Она манила увести за собой. Кея встряхнула головой, прогоняя наваждение. Нет. Ради Грегора она никогда не поддастся этой странной, обещающей призрачное счастье, музыке. Ласси нахмурился, а потом вдруг улыбнулся.

— Ничего страшного, я не обижаюсь. Давай, я сыграю тебе напоследок! — Кея кивнула, как зачарованная, глядя на него, не в силах отказать. В конце-концов, что такого страшного в его игре? Не обижать же его без причины!

А Ласси стащил чехол и закрутил ручку шарманки. И хотя она каждый раз воспроизводила одни и те же мелодии, в этот раз Кея явно услышала другую. В ней была такая печаль и боль одинокого, непонятого и исстрадавшегося сердца, что она с трудом могла сопротивляться, не понимая, что с ней творится. Казалось, эта пучина боли сметает, уносит её за собой. Но вот появляется шарманщик, её спаситель, он уже стоит рядом с ней и протягивает руку. Она сомневается. Всего одну секунду. Перед глазами появляется образ, незамутнённый. Какой-то странный мужчина в очках сидит в библиотеке, наклонившись над книгами. Голова его печально опущена, очки соскочили на переносицу, волосы полны седины. Кто он? Что-то знакомое, до боли родное и любимое кольнуло в сердце. Она помнила его, знала, давно… очень давно. Но шарманщик уверенно протягивает к ней руки, и она, устав сопротивляться, покорно вкладывает в них свои. Миг — и он вытаскивает её, не давая этому водовороту, затянуть её. Они стоят в самом сердце бури и, пожелай, она крикнуть, крика всё равно никто не услышит. Шарманщик улыбается Кее и смотрит ей в глаза, долго-долго. Она, не моргая, отвечает на его взгляд. Что с ней? Кто она? Как её зовут? Чем жила прежде? Она тонет в этих глазах, уверенная лишь в одном — этот странный шарманщик придёт и даст ей новую память и новое имя. А потом глаза её медленно закрываются и она засыпает, проваливается в сон без сновидений.

* * *

Уже неделю Грегор преподавал в академии. Он учил студентов илдонскому языку. Илдония… Некогда сильная империя на берегу северного моря, сейчас была почти забыта. Торговых связей с ней не поддерживали, послы оттуда приезжали очень редко. Да и не было у них никаких точек соприкосновения с Арранией. В приморской стране до сих пор единолично правила чета императоров, твёрдо держа власть в своих руках, что сейчас казалось почти пережитком прошлого. От всех этих титулов и интриг веяло стариной, той самой, когда ещё ходили по Айларии драконы. Грегор вздохнул, подумав о них. Кто знает, как сложилась бы жизнь людей, если бы они до сих пор существовали в этом мире. После того дня, когда он расшифровал записи последних драконов, ему недосуг было подумать о них. Да и какое это теперь имеет значение? Хотя страшная трагедия, превратившая мудрейших существ в злейших врагов всех людей, нет-нет, да и всплывала в памяти. Грегор даже пытался зацепиться за неё, задуматься, забыться, но выходило у него это из рук вон плохо.

По ночам его мучали кошмары, не давая отдыха и покоя ни во сне, ни наяву. Он молчал, скрывая это от дяди, всё больше и больше замыкаясь в себе, не рассказывая никому, как ночью, почти всю неделю, лежал без сна, на мягких перинах в комнате при академии. Стоило ему задремать, как начинали сниться кошмары. Он снова и снова спасал из огня Кею, видел как она кричит и тянет к нему руки, но каждый раз не успевал, наблюдая как она гибнет в огне, и просыпался с бешено бьющимся сердцем и слезами на глазах. Он не знал, что было хуже — похоронить её однажды, или каждый день снова и снова хоронить её во снах.

На уроки он приходил невыспавшимся, с отсутствующим взглядом и, не обращая никакого внимания на студентов, начитывал материал, почти не замечая ни шепотков за спиной, ни косых взглядов. Ему было всё равно. Он старался лишь ради дяди. Грегор подозревал, что Андриус специально приказал ввести в академии илдонский язык, чтобы ему было чем заниматься, ибо вряд ли его студентам он когда-либо понадобится. И он занимался, а после лекций рвался в библиотеку в надежде, что новые мысли помогут ему уснуть спокойно, без кошмаров. Но каждую ночь они возвращались вновь и вновь. И Грегор чувствовал, что никуда от них теперь не скроется.