Отава

В дверь без стука вошли. Догадался: Козырь. Принял молча утянутый шпагатом пакет, опустил в ящик.

— Санин уж тут… В окно подглядывал, — сказал шофер.

Демьян Григорьевич остановил его:

— Разговор есть… Посыльная из Котельникова вернулась.

Козырь понимающе прикрыл глаза и исчез за дверью.

Выждал Бережной, пока заглохли его шаги в коридоре, нажал кнопку. Заглянувшей секретарше повелел вызвать помощника. Не поднял головы на робкое топтание у порога, продолжал подтачивать красный карандаш.

— Ближе, ближе подойди…

Необычный, домашний тон пана управляющего смутил Санина. Подступил к столу, мял в руках клетчатую кепку.

Ткнул Бережной карандаш в мраморный стакан; вытирая лезвие ножа о ладонь, заговорил:

— Давно знаю тебя, товарищ Санин… Совестливый ты человек, исполнительный… Советская власть учила тебя, доверяла. Пришел час помочь ей… Надо!

Острый, голый кадык на тонкой шее Санина подскочил вверх — проглотил подступивший к горлу ком. Скрипуче откашливаясь, не сводил округленных, помокревших глаз с пана управляющего: куда гнет?

А Бережной рубил напрямик:

— Положишь мину в вагон, в зерно… Завтра-послезавтра состав отправим.

Вытащил из ящика сверток, подал.

— Бери, не бойся. Сработает она где-нибудь в Харь-ковщине, а то и дальше… На.

Как к горячему потянул руки Санин. Прикрывая1 сверток полой рыжей куртки, косился на дверь. Перенял Бережной его взгляд, успокоил:

— Шито-крыто будет… Домой отпускаю тебя. Захворал, мол. А попозже нынче наведайся… Вроде охрану проверить… Ступай.

Задом открывал Санин дверь.

К концу дня ожидал Демьян Григорьевич развязки^ И прогадал: явилась она ровно через час, как вытолкал от себя помощника. Вслед за Саниным вышел из кабинета и сам. Не мог сидеть один — думалось всяко… В самом дальнем хранилище нашла его раскрасневшаяся секретарша.

— Господин Штерн требует вас, пан управляющий,

— Иду, ступай.

Девица надула накрашенные губы, крутнулась на тонюсеньких каблучках и пошла путаными шажками — юбка узкая, модная. Кто-то из парней присвистнул вслед:

— Перышко вставить бы… и полетела фрау.

Бабы-веяльщицы, сидевшие в ворохе пшеницы, прыснули.

Окончил Демьян Григорьевич возиться с веялкой, долго оттирал песком и полоскал в пожарной кадушке мазутные руки. Со стороны глядеть, ничто не выдавало в нем беспокойства. Шел по просторному двору своим твердым хозяйским шагом. Кивком отвечал на приветствия рабочих. Сигаретку только забыл припалить. Двигал ее языком во рту из угла в угол, не замечая. Так и ввалился с неприкуренной.

Майстер Штерн встретил управляющего захлебывающимся смехом. Трясся в кресле, весь синий от натуги, слова выговорить не в силах, только костлявым пальцем тыкал в развороченную газету на столе — на Левшин кирпич.

Демьян Григорьевич сохранил на лице недоумение. И впервые, кажется, за время совместной работы обернулся к переводчице (нынче шеф прихватил и ее). Та объяснила, что шутка с «миной» очень насмешила май-стера. Но она напрасна. Пану управляющему следовало бы приглядеться к другим на элеваторе, господин Санин в подобной проверке не нуждается. Бережной нахмурился:

— Добро, добро… А дня через два Санин упал с элеваторной башни. Днем, у майстера на виду. Лазили они все, приглядывали свободные помещения для хранилищ. Отстал где-то Санин и оступился. Только у Левши сужались странно глаза, когда он слышал рядом разговор о покойном.

Глава тридцать вторая

Проснулся Илья у себя в спальне. Голова трещит, разваливается, во рту — антонов огонь. Побелевшим, вздувшимся языком ворочать больно. Хватил рукой: жены нет рядом. Не спала — подушка ее нетревоженная. Силился припомнить, что бы он такое мог натворить? Переняла, чертова баба, моду: чуть чего, верть — и спать в кухню. Смутно восстанавливал по кусочкам ночное… Сидели, как и обычно, с вечера у Картавки, — помнит хорошо. Да вроде и бабья не было… Потом куда-то ехали. А откуда вклеилась комиссарша? И глаза сыновы, Ленькины… Какая ненависть в них! Нащупал галифе, висевшие на спинке стула, долго искал сапог. Обнаружил его в горнице, под столом. Рылся в шкафу, а сам думал: «И приплетется же…» В самом низу стояла бутылка. Потряс: есть что-то. Тут же нашел чем закусить. Теплое, успокаивающее пошло по всему знобкому телу.

Присел Илья к столу. Опять сыновы глаза!.. Обозленный, толкнул локтем оконные створки. Высунул гудевшую голову. Утреннюю сырость жадно хватал воспаленным ртом. Отпустило малость. С удивлением оглядел желтые мокрые вороха листьев в палисаднике. Листья лежали и за частоколом в проулке. Дальше за туманом уже ничего не видать. «Вот она и осень, — подумал с горечью, — проглядел, как и навалилась». А нехорошее сосало… Что же он мог такое сделать? Не ради прихоти бабьей ушла же она от него ночью? Было что-то. Решил кликнуть — сама разъяснит. Кстати, есть чем и поддобрить ее. Звал, высунувшись в окно: — Ань, Анют! Анюта!!

Услышал, как оборвались знакомые шаги у двери в горницу, сердито спросил, не поднимая головы:

— Оглохла?