Отава

— А ты думал, як? Послужи сперва новой власти. Що? Кажу, дом займай. Тот, меньший. Бычат пару выделю, букарь. Куда ж тебя, черта, денешь? Свой. Дай огню.

Сигаретой ловил дрожащий огонек в Макаровой руке, а глазами — его взгляд, дознавался, какое впечатление произвело сказанное. Сладок дым; Илья с наслаждением затягивался и выпускал его. А слаще было для него то, о чем он говорил:

— Разбогатеешь, вернешь. Только чур! Все подворье мое, сразу кажу… Конюшня, сараи, сад там… Словом, все! Ты будешь, ну, як управляющий. Хозяин всему — я! Чуешь?!

По порожкам чей-то тяжкий топот. Рванулась дверь — Никита. Запаренный, видать, бежал. И тоже, не хуже Картавки, дух не переводит.

— Немец там… на площади… Ночью с Воронком натолкнулись…

— Що, натолкнулись?

— Зарезанный!..

— Шт о?!

Анюта проглядела, как вбежал старший в дом. Увидала мужа, облачающегося в ремни на бегу. За ним подался и Макар. Тревогою забилось сердце. Бросила грабли — баз подчищала, — поспешила к дому. По ступенькам устало спускался мокрый, нахмуренный Никита. Перегородила путь ему в калитке. Качала укоризненно головой, но своей тревоги выставить не хотела.

— Ну? Лупишь зенки свои… И-и… Потерял, сынок, совесть свою. Нема совести. За пахучие сигареты продал. Куда тот, дурак старый, туда и ты… С кем связался, спрашиваю, а?

— Слыхали уже…

— Погляди в зеркало на себя, на кого похож стал… Кожа да кости. Погоди, локти будешь грызть, да не дотянешься. Помяни материнское слово.

Никита отстранил ее, прошел в калитку. Не оборачиваясь, сказал:

— Не дюже шуми. Лучше за Ленькой приглядывайся…

Анюта так и застыла. Что это, угроза? Или случилось что?.. Глядела вслед ему: а у самой сыпались слезы. Кто-то подошел сзади, со двора. Горячим паром, как из корыта, обдало ее всю; догадалась: Ленька.

— Никишка?.. Чего он, с дежурства?

— Обое были…

Анюта не оборачивалась, боялась показать слезы, а пуще — накричать на него. Крик в таком деле плохой помощник. Вспугнешь, насторожишь, а то и совсем оттолкнешь от себя. Кому, как не ей, знать норов сына. Лучше делать вид, что ничего не видишь. И помогать исподволь, насколько хватит сил.

— Того… в полночь приволокли еле живого, пьяного. Опохмелялся тут все утро. Выскочил только что как ошпаренный. Никита весь какую-то доставил. По всему, стряслось что-то…

— Чего там?

— Бог их знает… А ты где это пропадал всю ночь?

— Да там… У хлопцев почевал.

Она было разогналась опять на баз, но вдруг всплеснула руками:

— Батюшки, весь в репьях!.. А рукав?.. Либо подрался с кем?

— Подрался… — Ленька смущенно заправлял в дырку болтавшийся клок на рукаве старенького пиджака (он и не видал его). — У нас йод есть, мам?

— Еду? Батюшки, а рука! Кровь…

— Чепуха. Царапнул чуток.

— Добрый тебе «чуток»! Еду нема. Погоди, маслицем топленым — враз затянет.

С улицы донесся бабий голос: «Кума! Кума-а!»

— Ступай, ступай на кухню, — Анюта заторопила сына. — Сам там… Масло на загнетке, в корчажке. Да пиджак этот, ради бога, стащи… Парубок уже, на девчат заглядываешься…

В калитку просунулась голова в белой косынке — соседка Марея, круглощекая солдатка, с рыжими завитушками по лбу. Повела глазами по двору, спросила шепотом:

— Нема… благоверного твоего?

— Входи, входи.

Вошла, но калитку за собой оставила открытой — долго не думала задерживаться.

— Слыхала новость?

Подошла ближе, тараща запухшие ото сна глаза, сообщила:

— Партизаны, кума!.. Гром бей, не брешу! Там что творится, не приведи господь.

— Что уж ты, кума…

— А какая стрельбища была-а… Всю ночь, как есть! Немчуры этой поклали, тьма-тьмущая! Прямо вповалку… покатом валяются. На площади. А повешенная пропала, исчезла. Один конец бечевки болтается.

— Ты чего мелешь? — Анюта побледнела.

— Гром бей, молонья сожги!

— И как же? Не поймали… никого?

— Не слыхала. Чего не знаю, того не скажу. Языком, кума, трепать зря не стану.

Прихлопнула Анюта за соседкой калитку. Проходя в кухню, глядела косо на сына:

— Снял пиджак? Заштопать да вычистить пока… Слетай за водой.

Сбивал Ленька росу с будыльев кукурузы ведром, а у самого из головы не выходило ночное… До Лялиного кута гнали их полицаи. Следом за полицаями, оказывается, бежали и немцы с собакой. Охрана. Спасибо, туман да камыши. Труднее было бы оторваться. Дважды пришлось перебродить и Сал. «Кто же это мог сделать?» — не оставляла его одна и та же мысль. Склонен думать, что не один человек… «Кроме нахаловских хлопцев, некому, — убеждал он сам себя. — Кто там из ее класса?..»

За старой яблоней, под которой топчанчик, едва не столкнулся с Никитой. Стоял он на дорожке, прихлопывал отставленной ногой. Хотел обойти его, но тот придержал за руку:

— Дома уже?..

— Еще никуда не уходил…

— Ага?

На зеленом осунувшемся лице Никиты появилась усмешка.

— Вон и штаны не успели еще высохнуть… На Никаноровом броду перебегал. Я тебя на мушке держал. Вот пиджачок мой старый ты успел уже снять.

Ленька проглотил подступивший к горлу ком.

— Ты яснее… О чем болтаешь?

— Яснее?

На ладони у Никиты блеснула финка с наборной колодочкой из цветной целлюлозы. «Гринька выронил!»