Отава

У переезда пропустили воинский состав. На открытых площадках, под брезентом, угадывались стволы орудий, из теплушек выглядывали загорелые лица солдат. Бекер, высунувшись, помахал им рукой, на Федьку взглянул ликующе, озорно:

— Капут Сталинград! Капут! И война капут!

— Капут…

Федор улыбнулся, а сам подумал: «Рано, пан, заговорил о конце… Мы только начинаем…»

Состав прошел без остановки. Протяжно уплывал гудок. Машина свернула в тесную, избитую колесами улочку. Остановились около вокзала. Бекер тут же исчез, на ходу разглаживая ладонями брюки и китель. Шофер нырнул в дымящуюся пасть мотора, выставив костлявый зад.

Федька потолкался возле машины. Заглянул в кабину— только десять! До часа — ого! Решил подождать в пристанционном садике.

Скамейку выбрал в тени, под разлапистым кленом. Вывернул подкладку кепки, перерыл все шовчики. Хлопнул с досады ею о скамейку — хоть бы завалящий какой окурок…

За путями в Заготзерно бегали голоплечие грузчики с мешками. Покрикивая, тяжело отдуваясь, маневрировала «кукушка», расталкивая по колеям запломбированные телячьи вагоны. По перрону прошел служащий в красной фуражке. Из-за кирпичного здания вокзала виднелись две грязно-желтые цистерны. Не поленился Федька выйти на жару. Тупик забит цистернами. Возле них вышагивают немцы с автоматами. «Горючее». Пошарил глазами по безоблачному знойному небу: «Кукурузника хотя бы…»

— Паны не жалуют любопытных.

На скамейке — бритоголовый человек в белой рубахе, вышитой зеленым по воротнику и широким рукавам, промокал платком лицо, толстую шею. Федька застыл. Бережной! Бывший председатель станичного Совета. «Угадал?.. У немцев, наверно, гадюка, кем-нибудь… Уходить, уходить…»

Бережной передвинулся ближе в тень, закурил.

— Приметный ты парень, — не глядя на Федьку, тихо заговорил он. — Вон откуда угадал. Жду тебя уж денька два. Адресок не забыл? Куйбышевскую?

— Не…

— Не ерзай по скамейке. На чем добрался? Вопрос Федьку смутил.

— Да там… машиной. Немцы подвезли.

— Дружбу с ними заколотить неплохо… — В голосе у Бережного послышалась горькая усмешка. — Хлеб в Германию отгружаем. Вишь, хлопцы таскают? Теперь я тут вроде за приказчика…

Расстегнул рубаху, подул на мокрую волосатую грудь.

— В станице как там у вас?

— Что в станице… Глухомань. Полицаи верховодят. Качура главным.

— Илья?

— А какой же…

— Добро, добро…

Бережной часто запыхтел сигаретой. Поглядел из-под ладони сперва на солнце, потом вытащил из поясного карманчика часы.

— На Куйбышевскую, думаю, уже незачем тебе, — щелкнул крышками часов, спрятал. — Сказываешь, глухомань у вас? Добро. Вот на первых порах что… Надежное местечко подыщите. Явку.

— А для кого?

— Для всякого-якого…

Федька прикусил губу. Сколько раз упрекал себя, выскочку, за мальчишество. «Подпольщик… Тебе еще в альчики с Карасем играть. А то и по чужим огородам…» Прикрыл подошвой черного жучка, вдавил его в пыль.

— А ежели у нас дома? Мы в Нахаловке живем, над яром. Ни одному черту и в голову не взбредет.

Бережной подергал мочку уха, откашлялся:

— Негоже. Для такого дела, думка, Панский сад удобнее.

— Ну и сад… Дед Ива в аккурат дома отсиживается.

— Раздолье вам, братве, а? Или забросил это занятие?..

На шутку Федор не ответил, упрямо твердил свое:

— К нему приходили из комендатуры. Больным прикинулся. Норовистый, дьявол.

— Его-то нам и надо, деда Иву.

— Тогда через внучку, Галину Ивину? Она его живо выпроводит за Сал.

— Негоже девчонку раскрывать Дело у нее такое… И деду не следовало бы знать.

— Оно понятно…

Федька отнял ногу, глядел, как выгребается из пыли пленник. Глаз не поднимал, боялся выдать недовольство: о «деле» Галки и он не знал. Видно, и сейчас не собирались ему открыть его.

— Сам возьмись за деда. А лучше из хлопцев кого-нибудь подослать. Покрепче паренька. Найдется?

— Есть.

Мимо проскребла мелкими галошами сухонькая старушка в рваной кофте, волоча на веревке белую козу. Проклятая худобина, угнув желтоглазую, бородатую морду, упиралась, не хотела идти по жаре.

— Тю, дура набитая, — упрекала ее бабка. — Ей добра желаешь.

Обмотала веревку вокруг акации, поправила клетчатый платок:

— Жри!

Подобрав подол, нырнула проворно, как мальчишка, в дыру ограды, хотя в пяти шагах был ход. Федька даже рот раскрыл от удивления, следил за клетчатым платком до тех пор, пока тот не пропал в крайнем переулке.

— А составчик знатный, — заговорил после молчания Бережной. — Да, да, тот. Бензин авиационный. И что чудно, уплывает по ночам в ваши края. Так, через бугор. Машинами возят. Запаха не слыхать у вас?

Федька пожал плечами.

От переезда донесся гудок, требовательный, напористый. На перрон выбежал тот, в красной фуражке. «Без остановки», — догадался Федька, увидев в руках дежурного желтый флажок.

Опять пушки, пушки под брезентом, красные лица солдат…

Насупились брови у Скибы, сигарета задергалась во рту. Широкая, толстопалая ладонь с силой обхватила спинку скамейки.

— Каждые двадцать минут состав. Как в прорву. Облизал Федька пересохшие губы.

— А как сводка, дядя Бережной?

— Жмет на Кавказе и тут… у нас.