Отава

— А по-моему, кончать всякие разговоры. — Федька стукнул ребром ладони по краю обрыва. — Припеваючи живут они у нас в станице. Баб даже завели себе…

Мишка опустил глаза — намек явный на Соньку. Далась она, Сонька эта!

— Еще одна курва в станице… Феня рябая, билетерша…

Вырвал Федька из рукава торчащую ниточку, взял в рот.

— Картавкина работа. Гарем для фрицев вьет, баб молодых сбивает. Вчера одна, сегодня другая может влипнуть.

— К стенке… Чтоб другим неповадно. — Мишка сурово свел брови. — Судить предателей. И Феньку, и… Соньку.

Протопали босыми ногами братья. Отдуваясь, с полным ведром, последним бежал Молчун. Федька, проводив за бугор погасший краешек солнца, вздохнул:

— И чего она тянет… Галка.

— А Ленька придет? Я забегал, дома не было.

Спросил Мишка и по его лицу догадался, что старался-то он зря. Отвалил от яра кусок, швырнул вниз. Из бурьяна выпорхнула зеленая длиннохвостая птичка. Вскрикнула тревожно, едва не касаясь воды, перелетела на тот берег, скрылась в камышах.

— Ты знаешь его…

— И что?

Энергичным жестом Федька сбил с глаз волосы. Черные крапинки зрачков расширились, странно изменив выражение всего лица; нижняя толстая губа подрагивала. Он ждал от Мишки этого вопроса и приготовился к ответу.

— И отца знал, как же… Людьми руководил. А на поверку — кто он? — Потер покрасневшую шею. — Не-ет. Хочешь знать, отцу бы покойному на слово не поверил. Делом покажи. А то… Сопли распустил. Какой он отец? Враг! Тут раздумывать нечего. С маху рубить. А кишка тонка… Посторонись.

Мрачно глядел Мишка в успокоенную, потемневшую, как и небо, глубь воды. Прав Федька. Дела нужны. Вот она, та грань, за которой истинное лицо — друг? враг? Но Ленька… Он не из таких. И рано выводы…

— Нам люди нужны…

Неслышно подошла Галка. Присела, натянув на колени сатиновую юбку. Поняла, разговор серьезный. «Сталинград», — сжалось тревожно сердце. Затаила дыхание. Расплетала черную косу.

— Само собой, с людей и начнем, — глуше, ровнее заговорил Федька. — Кулак сколотить — главная наша задача. Без проверки — ни одного. Лучше меньше… Но таких, чтоб в огонь и в воду. Думаю, надо…

— А что в Сталинграде? — перебила Галка.

— Война.

Губы у нее дрогнули. Краем глаза Федька уловил это движение, сказал помягче:

— Сводку прочитаешь. Братва переписывает, ночью расклеят. — Наморщил лоб. — Ушами хлопаем мы, вот что я вам скажу. Ни оружия у нас, ни надежных людей.

— Ни того, что делается под носом.

— Ты о чем?

— В лесопитомнике склад горючего.

— С Веркой телка ходили искать. Проволокой колючей огородились, цистерны в землю закопали.

— Галка-а да ты… — Федька задохнулся. — Вон чем занимается корявый немчик в станице, хахаль Фенин. Бекер, Бекер самый. Они подвезли меня на своей колымаге до станции, а обратно я пешком. Догнали уже вот, на повороте, и свернули в питомник.

— Много цистерн? — спросил Мишка.

— Не считала.

— На вокзале целый состав. Машинами сюда доставляют. По ночам. Чистейший авиационный бензин1 Что, а? — Федька оглядел их по очереди. — Случаем, не аэродром думают соорудить?

Возбужденный, схватил девичью ладонь, со всего маху хлопнул по ней своей лапищей:

— Галка, черт! Она вырвала руку.

— Аэродром в Озерске. А скорее всего в Кравцах. Лопатина там. Место гладкое, ровное.

— Откуда сведения такие? — Федор насторожился, подаваясь ближе к ней.

Галка откинула косу за спину, насупилась.

Странные между ними отношения. Галка, несносная на язык, с Федькой терялась; что не сходит всем, ему сходило. С первого класса вместе. Не проходило дня, чтобы Федька не колотил ее. Поревет где-нибудь за углом и — опять к нему. Перед войной только и отошли побои. От Веры Мишка знал, что она помирает по этому необузданному, скорому на кулак парню. Сама не признавалась — Веркины догадки. Догадывался, наверное, и сам Федька: в ее присутствии во взгляде у него появлялась какая-то настороженность, будто ждал чего-то, не жалел для нее желчи ни в словах, ни в усмешке.

Придвинулся Федька к обрыву, зло кусал лист лебеды. Обидно. Ему-то, секретарю подпольного комитета, не знать задания товарищей. «Корягу эту, Галку, убей, не скажет. Но Скиба? Нашел нужным умолчать».

Кажется, Галка проболталась. Аэродром — в Кривдах, склад горючего — в станице. В этом ее и «дело»

— Кто там в Кравцах из наших? — спросил он Поглядел на Мишку, к ней не оборачивался умышленно — не выдать бы своей догадки.

Поняла и Галка: хватила через край. Хотя то были ее предположения — отвела Андрея в те хутора. В каком именно остановился, и сама не знала. Но когда брели ночью бездорожно по степи, он интересовался кравцовской лопатиной. Вся ли пересыхает за лето? Не заливает ли ее осенью водой? Хитрила Галка, спрашивая:

— Анька Подгорная?..

— Эта с Озерска.

Из-за хаты донесся голос матери:

— Федо-ор, вечерять!

— Иду, — отозвался он, а сам и не пошевелился. — Кто же в Кравцах?

— Сенька! — вспомнил Мишка. — Чубарь. У Качуров жил. Не знаешь, что ли?

— Дружки с Никитой… Влипнешь за милую душу. Смерклось. В той стороне, где село на ночь солнце, дотлевала каемка малиновой тучи. Стрижи разлетелись. За балкой у яра смутно белела женская фигура.