Отава

Переехали балку Бурмату. Солнце уже село. Темнота наваливалась на примолкнувшую степь прямо на глазах. Невдалеке от балки видна была Озерская лесопосадка, маячил в стороне и колодезь, вышка буровая, а поднялись «а изволок — вое пропало. Бурьян темнел только по обочинам. Ветерок дыхнул с холодного края. Не легко уж, эх! Акиндей потянул из-под себя телогрейку, поглубже насунул папаху. Опять взялся за кнут.

— Гей, пошли!

Почуяв дом, кони наддали дружнее. От поворота пошел свой сенокос, копны. Повеселел атаман, запел под нос что-то из святцев. Ровно камень с души. «Выходит, зря тогда с Панькой на человека навалились. Зла не помнит, поздоровался первый… И как угороздило? А все он, чертов Гнида!»

Акиндей присмирел. Натягивая потихоньку вожжи, буравил взглядом степную темноту. Не поверил сперва глазу. Сдавленным шепотом, забыв недавнее, обратился к счетоводше:

— Марея, а Марея. Нукась, ты взгляни…

— Огоньки… Костры вроде… Остановил лошадей. С юношескою прытью очутился на земле, со дна брички достал винтовку и, ступая на цыпочки, подоткнул ее в придорожный бурьян. Бесшумно влез в бричку, смыкнул вожжами. Сидел ни жив ни мертв, боясь глянуть по сторонам. Перевалив профиль, дал волю кнуту. Не снимал его до самого хутора с мокрых конских спин.

А через час Акиндей стучался уже в оконце Чубарихиной хаты.

— Лизавета, Лизавета! Семка дома?

— Кому там дело? Сенька настежь распахнул чуланную дверь. Продрав сонные глаза, угадал атамана. Остатки сна будто корова языком слизала. Четкой мысли в голове-еще не было, а руки уже перехватывали за спиной осиновую дверную подпорку. Добрый, упрашивающий голос атамана успокоил его.

— До тебя, Сем, опять я… Развиднеется, газуй в станицу. Дежурным назначили от нашего хутора.

— Хлопцев других нету?

— Да там, в милиции той чи в полиции, лихоманка их задери, так и сказали: «Чубаря».

Акиндей приврал на ходу и обрадовался своей находчивости. Сенька заколебался:

— А что за дежурство?

— Там доложат. — Голос у атамана застрожал. — Словом, утром. Харчишек не забудь с собой. Погодя привезем, с кладовой выпишем. Так-то парень.

Вытащил из-за пазухи конверт, сунул Сеньке в руку:

— Это в полицию. И опять, как в тот раз, крикнул от калитки:

— Самому главному там всучи. Теперь опыт у Сеньки есть. Вскрыл мигом еще не просохший конверт, склеенный хлебом. И опять та же бумага из бухгалтерской книги, те же химические чернила и тот же почерк. Содержание какое-то путаное. Еще перечитал. Что за черт? В степи, за Мартыновским профилем и до балки Бурматы, расположилась на ночевку среди копен какая-то воинская часть. Часть большая, судя по кострам. Вроде бы даже конная. Партизаны, не иначе.

«Какие же там копны сена? — размышлял озадаченный Сенька. — Они погорели… Да он не знает! Вернулся только из станицы. Костры, гм… Это же, поди, копны дотлевают, весь день виднелся там дым. Сослепу наго-родил одноглазый. Точно».

Сенька, зажимая рот, злорадно засмеялся.

Глава седьмая

С нетерпением и страхом Вера ждала воскресного бала. Надеялась: съедутся гости, вино развяжет им языки. На этот раз не увильнет и Вальтер. Нет. Весь вечер она не будет отходить от него ни на шаг. Вчера из Германии приехал дядя его — брат покойной матери. Едет в Сталинград. Не беда ли там? Что-то немцы веселые… Вера даже готовилась к балу. Вальтер вызвался научить западным плавным танцам. В пустой дальней комнате под патефон до пота водил ее, показывая и объясняя разные «па», повороты и фигуры. Быстрый фокстрот тоже нравился Вере. А по утрам, когда в доме никого не было, она со стулом в руках отрабатывала движения, раскланивалась перед зеркалом с воображаемым кавалером. Словом, на балу она должна себя по-казать «настоящей пани».

У калитки комендатуры Вера проверила шпильки в узле волос, поправила еле заметным движением плеча тесный лифчик. С крыльца, расставив руки, сбегал раскрасневшийся Вальтер. Темный каштановый клок волос упал на лоб. Кивком он пробовал кинуть его на место, но клок не слушался.

— Пани Вера… Жестоки вы, как Медея. Хмурился лейтенант, а по глазам и по тому, как бежал навстречу, Вера поняла, что он ждал ее, доволен и цветастым платьем, и белыми тапочками, и пышным узлом волос.

Возле приемной Верой овладел страх. Не тот страх, с которым она шла первый раз сюда с Ленькой, другой — тут много мужчин и красивых женщин. Как ей вести себя? Что говорить? Остановилась, будто поправляла волосы, а сама собирала силы. Вальтер умоляюще глядел на нее, — ему не терпелось похвалиться друзьям своими способностями в роли учителя танцев.

Из дальнего конца коридора доносилась музыка, женский смех.

— Там у нас зал танцев, — пояснил Вальтер.