Отблески солнца на остром клинке

Он протянул Тшере руку — раскрытой ладонью вверх, чтобы помочь спуститься. На запястье, на кожаном шнурке тускло сверкнула стеклянная бусина.

«Кто-то обещался тебе, и ты это обещание принял. Так что же не в волосах, как положено, носишь? Или уж нет дарительницы в Бытии, и не одна я в чужих глазах другого человека ищу?»

…И пред внутренним взором вновь встала чужая белая рука, перебирающая густые пшеничные волосы, вольные — ни косицы, ни бусины.

«Не дарила? Не обещалась?»

Вода оказалась теплее, чем она ожидала, но в первый момент дыхание всё равно перехватило, а ладони северянина, скользнувшие по её спине, показались горячими, как и его дыхание на её шее. Он прикасался чувственно и умело, медленно-медленно, кончиками пальцев, губами, языком, на миг замирая, чтобы посмотреть ей в глаза, и взгляд его будоражил не меньше прикосновений.

«Словно видит больше, чем я готова открыть. Как Виритай. Или как… Словно я нагая перед ним не телом — сердцем».

И она отводила взгляд. Привыкшая господствовать над своими одноночными любовниками, оставаясь загадкой, пугалась того, кто, кажется, в чём-то её понимал и в чём-то был с нею схож, ища в мимолётной близости того же, что и она. И, как она, заранее зная, что не найдёт.

— Не грусти, кириа. — Голос надтреснутый, а слова горчат тоской. — Не грусти. И можешь звать меня любым именем, если захочешь.

Она ухватила мокрые концы его волос, крутанула рукой, оборачивая вокруг запястья, но он не позволил: высвободился неуловимо и мягко.

— Тебе привычнее ярость, но позволь, я буду ласков, — едва слышно шепнул, коснувшись губами её уха.

И не соврал.

Кажется, она как-то его всё-таки называла — задыхающимся шёпотом, осипшим стоном. Вот только чьим именем — вспомнить потом не смогла. Ни тогда, когда спешно одевалась в предрассветных сумерках, тревожно поглядывая на него, уснувшего на шерстяном плаще, раскинутом на берегу купальни; ни когда вздрогнула, застав Верда у тлеющего общего костра; ни когда он, не задавая лишних вопросов — вообще ни слова не говоря — поднялся и кивнул: мол, едем. Вот так — просто, даже без укора во взгляде.

«Бир хотя бы вздохами порицал, да так, что смешно становилось. И легче».

Кавьялы с охоты вернулись уж давно и теперь дремали под навесом за ночевьем. Только Тшера с Вердом собрались сесть в сёдла, как из-за угла вышли три тени, следом — ещё две. Подошли ближе, и в первом Тшера узнала Нильдера — жениха. За ним стояли четверо его дружек и смотрели как-то недобро, похабно.

— Куда собралась по темну, кириа? — спросил Нильдер сиплым со сна голосом. — Дождись уж рассвета, к чему спешить?

Язык его слегка заплетался — перепившие с непривычки парни ещё не протрезвели.

«Но обиду вчерашнюю выпестовать успели и нашли, на ком злобу выместить».

Тшера шагнула вперёд и в сторону — подальше от Ржави, чтобы той, в случае чего, нечаянно не попало; взглядом отыскала на поясе каждого парня по кинжалу, отметив, как напряжены их запястья — в любой момент готовы выхватить из ножен.

«Вот полоумки, нашли, чем мужикастость свою друг перед дружкой упрочивать!»

Жених кривовато усмехнулся и, кажется, икнул, но бравады не растерял.

— Ты наёмника безродного, затрёпанного всю ночь ублажала, а нас, киров, решила вниманием обойти? Негоже.

«Не завирайся, какие из вас киры! Так — авабисы. Но ладно…»

— Рано ты свой ремень расстёгивать собрался, кир, брачная ночь у тебя не сегодня, да и не со мной. Вы же понимаете, что будете шалить — я вас всех на одном вдохе перережу, и останется твоя невеста в девках? — спокойно спросила Тшера, но жених воспринял это как очередное покушение на собственную мужественность — женщина, мол, вас пятерых не вспотев перебьёт — и его скулы пошли белыми пятнами.

— Подержите-ка её, други! — процедил он и двинулся вперёд, но тут же отлетел на несколько шагов — Верд смёл его кулаком в челюсть, да так, что тот обеспамятел.

— Меня тоже подержать придётся, — ровно сказал Верд, окинув пугающе решительным взглядом оставшихся дружек, с которых в один момент слетел и ночной хмель, и дерзкая отвага.

«А ведь он даже глефу из-за плеча не достал».

— Не там вы, парни, удалью своей пьяной помериться решили. Да не в том. Сами к костру вернётесь или проводить? — спросила Тшера, многозначительно положив ладонь на рукоять Йамарана.

Повторять не пришлось. Провожать — тоже. Плюнув ей под ноги — с тобой, мол, простыни мять — себя не уважать, хмельная компания пошла обратно, пытаясь сохранить остатки достоинства. А Тшера с Вердом сели в сёдла и подстегнули кавьялов.

Когда становище скрылось из виду, она бросила на Верда быстрый взгляд, пытаясь понять, сожалеет ли он о том, что врезал помутившемуся умом юнцу. Не поняла.

— Они бы ничего мне не сделали. Даже если бы всерьёз надумали — не справились бы. Ты мог и не вмешиваться.

— Не мог.

«Раз уж эти окосевшие слышали нас ночью, то Верд — и тем более. Иди спать, я сегодня первая посижу… И вмешался не потому, что они навредить могли. И ударил ведь сильней, чем парню требовалось, не потому, что не рассчитал…»