Отблески солнца на остром клинке

— Ты правда такой наивный или прикидываешься? — вскинула бровь Тшера. — Предлагаешь взять наследника за руку, привести его в Хисарет и попросить Астервейга подвинуть свой зад с чужого престола, и этого окажется достаточно? Безусловно, народ поддержит законного наследника, а не узурпатора. Вассалы и бревиты, возможно, тоже. Но наследник должен ещё умудриться дожить до того момента, когда и народ, и Вассалы, и бревиты о нём узнают.

— Предлагаю отвезти наследника в Варнармур, — спокойно ответил Верд.

«А это мысль! Брастеон, под завязку набитый скетхами-воинами — мощь, способная противостоять Астервейгу с его армией. Вот только…»

— Ты уверен, что Варнармур встанет на нашу сторону? Он же вне политики. И против узурпатора высказываться не спешил.

— Высказывания ничего бы не изменили — церос по крови был уже мёртв. Но выбор между узурпатором и законным наследником — очевиден. Я знаю, что решения в Варнармуре могут приниматься… разные. Всё-таки им управляют люди, а не сам Первовечный. Но в том, что они поддержат наследника, а не Астервейга, я уверен. И если он ещё ребёнок, регента тоже безопаснее искать в стенах брастеона, а не в твердыни Хисарета.

— Да ты всё продумал! — усмехнулась Тшера. — Ладно, посмотрим. Сперва надо разобраться с сангиром. И подыскать ночлег. Солнце садится.

Они продолжали ехать ещё долго после заката, но пейзаж не менялся: вокруг не было ничего, кроме голой степи. В результате на ночь пришлось устраиваться, по словам Тшеры, «как на голой коленке». Они съехали подальше с дороги и не стали разводить костёр, но даже иллюзии относительной безопасности это не дало. Однако отправившиеся на охоту кавьялы быстро пропали из виду, растворившись в темноте.

«Надеюсь, и нас впотьмах с дороги не видно».

Над головой тёмной перевёрнутой чашей с прилипшими ко дну зёрнами звёзд распростёрлось небо — огромное, неподвижное. Скудную растительность причёсывал лёгкой рукой ветер, позёмкой гнал пыль и песок. Уставшая за несколько дней в седле спина поднывала, но прислониться было не к чему, и Тшера, наспех перекусив пряной жареной лепёшкой с зеленью, вытянулась на земле, скрестив лодыжки и закинув руки за голову. Небо дышало ей в лицо всей своей чернотой бесконечности. Она покосилась на коленопреклонённого в молитвенном правиле Верда.

— Первовечному, наверное, людей оттуда видно, как нам отсюда — звёзды, — вполголоса произнесла она. — Сонмище мелких точек — будто кто краской брызнул. А ведь это, наверное, и есть Первовечный. Брызнул своим светом — в каждого, и теперь светим вот. Или нет. Ему, наверное, горько, если кто-то гаснет, меняя его свет на тьму Неименуемого? — Она вновь поглядела на Верда, но тот её словно не слышал. — Хотя… Какое ему до нас дело — нас так много, что и не сочтёшь, а уж тем более — не запомнишь и не уследишь.

— У Первовечного каждый сочтён, — ответил Верд, не открывая глаз. — Ты хоть раз видела двух абсолютно одинаковых людей?

Тшера задумалась, перебирая в голове встречавшихся ей близнецов. Те хоть чем-то, да отличались: не лицом, так голосом или морщинками в уголках глаз.

— Не встречала.

— Если бы Первовечному не был важен каждый из нас, думаешь, стал бы он создавать каждого — неповторимым?

— Хм…

«Выходит, и помнит он каждого, раз не повторяется?»

Тшера вгляделась в звёздный крап.

«Если ты слышишь меня, то почему не отвечаешь? Или всё-таки не слышишь? Или это я не слышу твоих ответов?»

— Ближе к главному тракту будут становища для ночлега, — сказала, когда Верд поднялся с колен, закончив молитвы. — Невесть что: четыре стены, крыша да земляной пол. Но всё ж приятнее, чем посреди голой степи. Зато колодец есть, место для костра устроено и дрова всегда в запасе. Некоторые становища даже с купальнями — считай, просто мелкий пруд за загородкой, да и вода там не всегда чистая, но лучше, чем ничего.

«Лишь бы Вассалов там не встретить».

Верд со своей порцией ужина устроился неподалёку от неё — но дальше, чем она ожидала.

— Спи, я подежурю. Потом тебя разбужу.

Но Тшере, несмотря на усталость, не спалось. Она перекатилась на бок, лицом к Верду, и подпёрла голову ладонью. Темнота располагала к откровенным вопросам и доверительным беседам.

— Кто она? — спросила Тшера, и Верд непонимающе приподнял брови.

Требовались объяснения. Она рассчитывала, что он поймёт её и без них, и теперь чувствовала себя до крайности неловко.

«Но уж вошла по грудь, так надо плыть».

— Та женщина. Наш сегодняшний разговор в таверне… Она ещё твоём сердце? — «О, да не смотри на меня так! Даже темнота не спасает». — Ты ведь её любил. И, возможно, всё ещё…

— Возможно, — уклончиво ответил Верд, и непонятно — на которое из двух предположений.