Отблески солнца на остром клинке

— Ладно, ладно, — она похлопала Ржавь по напряжённой шее, — никто тебя не тронет. Ты сама кому хочешь бока пообкусаешь. Давай, пошла!

Она легонько толкнула Ржавь пятками, и та, полуприсев на пружинистых лапах, бисерными шажочками двинулась в воду, впиваясь когтями в мокрый песок. Когда вода дошла ей до шеи — а Тшере почти до груди — пришлось плыть. Ржавь возмущённо отфыркивалась, демонстрируя, как ей не нравится эта затея и как неудобно плыть с седоком на спине, но если бы Тшера не сидела в седле, направляя Ржавь поводьями и подгоняя пятками, та бы давно повернула назад и предпочла бы остаться на том берегу.

Тшера направляла её к остатку моста, сохранившемуся у другого берега на целую треть длины и казавшемуся вполне крепким. Он был невысоко над водой, и Ржавь сможет зацепиться когтями и вытянуть на него и себя, и седока. Ржавь поняла, что от неё требуется, но отчего-то страшно нервничала, хоть до моста оставалось уже совсем не далеко. Она гребла, конвульсивно вскидывая колени, похрипывая и одичало тараща глаза, будто за ней гналась стая веросерков.

— Тише, шише, — шептала ей Тшера, хотя и у самой появилось дурное предчувствие.

Но назад поворачивать бессмысленно — другого пути через реку всё равно нет.

И вдруг Ржавь, изо всех сил перебиравшая лапами в сторону моста и почти до него доплывшая, резко замерла, напряжённо вскинула острые уши… И что-то рвануло её вниз, а вместе с ней — и Тшеру. Обеих на миг захлестнула вода, обе рванулись вверх и вынырнули, Ржавь оскалилась — от ужаса, издала хриплый, страшный вопль, замолотила передними лапами по воде, и что-то вновь потащило её вниз. Тшера бросилась с седла в воду, одновременно выхватывая Йамаран, нырнула под отчаянно бившуюся Ржавь. В мутном, жёлто-зелёном мареве рассмотреть что-то дальше вытянутой руки оказалось невозможно. Вода вокруг Ржави пенилась — та отчаянно извивалась, пытаясь освободить задние лапы, опутанные тёмными жгутами щупалец неведомой твари. Саму тварь Тшера не видела — щупальца уходили на глубину и терялись в неясной черноте. Стараясь не попасть под хаотично молотящие когтистые лапы Ржави, Тшера полоснула по щупальцам Йамараном, отсекла сразу несколько — легко, словно водоросли. Из черноты глубины тут же выстрелили новые. Пока одни, схватив Ржавь, тащили её под воду, другие шевелились вокруг, пытаясь нащупать Тшеру, словно пальцы слепца. Она уворачивалась от них, Ньед походя отсекал те, которым почти удавалось её схватить, и она, вытащив из-за голенища сапога короткий кинжал, рубила, рубила оплетающие Ржавь жгуты, но на смену отсечённым тянулись всё новые, тащили кавьялицу ко дну.

В воде повис вязкий чернильный туман, сочащийся из отрубленных щупалец, и казалось, из-за него движения стали ещё тяжелей и медленней — как в дурном сне. Тшера дважды выныривала — глотнуть воздуха, и на третий раз отчаялась — рубить щупальца бесполезно, нужно убить саму тварь. В ушах шумело; сердце колотилось так гулко, что казалось, от его ударов вибрирует речная вода — как вода в стоящей на столе миске от чьих-то тяжёлых шагов; в груди ныло. Вынырнув, Тшера вдохнула поглубже и устремилась вниз, туда, откуда тянулись всё новые чёрные плети.

Никаких узнаваемых очертаний — просто клубок черноты, кишащий щупальцами, словно стухшее мясо — червями. Тшера вонзила в него сразу оба клинка — Йамаран и простой кинжал, они вошли легко, будто и не встретив препятствия, и так же легко вышли, словно попали в сгусток слизи, а не в тело подводной твари.

«Не достала?»

Но та среагировала: выпустив Ржавь, устремила все свои щупальца к Тшере. Тварь её не видела — шарила наугад, и Тшере удавалось уклоняться от снующих вокруг чёрных жгутов, отсекая те, что были в опасной близости. Она сновала меж ними, как сумасшедшая морская выдра, пытаясь выплыть на поверхность. Воздух заканчивался, лёгкие горели огнём, перед глазами мерцали бордовые сполохи, и вот — отблески солнца на волнующейся речной поверхности, до которой — один рывок, но… Тварь схватила её в последний момент, потащила вниз, когда кинжалы уж взрезали поверхность воды.

Чернота навалилась сильнее, сдавила тисками, обвила всё тело, скрутила его, словно хотела выжать из него остатки жизни, как выжимают воду из полотенца. В глаза и уши вползала обжигающая темень, и казалось, что грудь и горло изнутри изодраны в клочья, но руки — пока не опутанные — безнадёжно тянулись к отблескам солнца, как будто могли за них ухватиться.

«Так бегают по двору обезглавленные куры, надеясь убежать от уже случившегося…»

И вдруг чья-то ладонь сомкнулась на запястье Тшеры, крепко его стиснула. И потянула вверх.

«Не отпускай!» — вспыхнуло в голове ослепительным светом, а потом что-то лопнуло, и всё погасло.

…Под веками сверкало и поблёскивало. В носу и глотке скребло, словно Тшера вдохнула пригоршню песка. Тело казалось слепленным из влажной глины — тяжёлым, холодным, неповоротливым. Чья-то тень загораживала солнце. Веки открылись с усилием, словно заржавели, мир превратился в мутные очертания, пересыпанные полупрозрачным мерцанием.