Отблески солнца на остром клинке

«Всё забыто, говоришь? Вот только не мной! Хорошо придумал, Астервейг! Поставить на место нагура послушную куклу, которая ещё и подстилкой тебе послужит. Но ты просчитался, ублюдок, я лучше отгрызу себе руки по локоть, чем буду служить тебе, участвовать в твоих злодеяниях! Лучше полосну себя отравленным кинжалом и сдохну в блевотине и кровавой пене, чем позволю прикоснуться ко мне ещё хотя бы раз!»

Вещей она взяла немного — только самое необходимое, то, что влезло в седельные сумки. У ворот Хисарета её никто не остановил — раз Вассал покидает город, да в полном снаряжении, значит, с разрешения или по приказу цероса. Ну и что, что один — может, это отправленный с заданием арачар.

Отъехав подальше от города, она обернулась на чернеющую на фоне зарождающегося рассвета твердыню. Если она сюда и вернётся, то только чтобы поквитаться с Астервейгом. И не за то, что он ею пользовался. А за то, что сделал её предателем — соучастницей убийства цероса по крови.

17. Не отпускай

Хаттасар лежал за горным кряжем, разделяющим Северный Ийерат и Южный Харамсин. Через перевал вёл главный тракт Гриалии, соединяющий Хисарет и Варнармур. В него, словно ручьи в реку, впадали другие дороги помельче. Тракт был платным, но людей им пользовалось столько, что он пестротой и гомоном напоминал главную городскую площадь в ярмарочный день. Туда Тшере соваться хотелось меньше всего — по тракту регулярно ездили Чёрные Патрули. Путь в объезд гор оставался один — по побережью. Дальше и дольше, но возможностей попасться Вассалам несопоставимо меньше.

Хорошо, что торговля в Нантоге велась даже ночью — удалось прикупить в дорогу съестного. Правда, лишь с третьего раза — первые два торговца прикинулись глухими.

«Чем ближе к столице, тем больше ненависть к Чёрным Вассалам — людям в Харамсине от них крепче досталось, чем в Ийерате. А теперь ещё и слухи эти…»

Тшера выехала за городские ворота, повернула Ржавь на восток, к океану, и пришпорила её в галоп. Спустя несколько мгновений оглянулась — город уже съела ночь.

Под утро, когда Ржавь перешла на лёгкую рысь, а небо начало светлеть, укутанное полупрозрачным саваном серой облачной дымки, вновь разболелось плечо.

«Или сердце?..»

Глаза начали слипаться, захотелось остановиться и прилечь… Верд, безусловно, догадается, какой дорогой она поехала, но нагнать вряд ли уж сможет. Хотя кто ж его знает, поэтому — нет, пока никаких остановок. Он сказал ей главное, теперь она справится сама, без его помощи, которая наверняка для него же обернётся бедой. Всё. Хватит. К сангиру её приведёт Тарагат. У него, конечно, хорошая фора, но и незаметным он быть не пытается, по следам Тшера его рано или поздно настигнет. И уж тогда-а…

Ладонь привычным движением опустилась к Мьёру, но нашла лишь пустые ножны — укол пронзительным холодом в горло и меж рёбер — и легла на рукоять Ньеда.

«Не оставь меня, брат. Хотя бы ты не оставь…»

Небо словно треснуло по линии горизонта, и разрыв сочился жёлто-розовым мёдом, подкрашивая кровью неровный край тёмных облаков. К исходу дня Тшера доедет до реки, а потом, вдоль её русла — до океана. Она любила океан, но не тот, какой омывал Хисарет: шумный, бурлящий разномастными кораблями и лодками, гружёнными заморским товаром, полнящийся людским разноязыким гомоном и руганью обнаглевших, разжиревших чаек, способных на лету выхватить у очередного зеваки кусок сладкой лепёшки чуть не изо рта.