Отбор сокровища у нагга

Вот ему-то холодная водичка была как раз полезна. Не дай боже удар хватит, траур продлится не меньше года, прежде чем один из сыновей сможет сыграть свадьбу и занять трон отца.

Я столько в этом змеятнике не выдержу.

Спустя какое-то время почти все девушки сами поднялись на ноги. Они больше испугались, чем поджарились на самом деле. Нижняя одежда – та, что предназначена разжигать страсть мужа и господина, сшита из ткани, расшитой драгоценностями и золотом, а металл, как известно, не горит. Сами того не подозревая, девушки под длинными до пят вуалями были одеты в непроницаемые для огня и искр бронелифы, бронеподштанники и бронехалаты. Прогорели только верхние слои, и теперь невесты кокетливо закрывались широкими рукавами. Те, кто посообразительнее, и вовсе задрали подолы халатов, оголяя живот и прочие прелести, шаловливо подглядывая одним глазом. Как известно, женское любопытство – оно такое.

Но мужское любопытство в этот раз пасовало.

Халиф, стражники и злой как черт визирь метались между пострадавшими, пытаясь организовать первую помощь погоревшим невестам.

Некоторые – те, что похитрее – все еще лежали в полуобморочном состоянии, стонали и даже норовили схватить скрюченными от страдания пальцами за край балахона визиря.

Наученная горьким опытом, что «торчащий гвоздь бьют по шляпке», я, чтобы не выделяться из стонущей толпы, присела на корточки и покряхтела для порядка, поохала и простонала. Исполнив тем самым свой долг, я тихонечко встала и ушла вместе с остальными.

Правда, некоторые невесты не шли – их, шокированных и обессиленных, несли в паланкинах, а они принимали немыслимые позы, одна выгоднее и привлекательнее другой.

«Артистки, блин!» – позавидовала я недюжинному лицедейскому таланту.

Все во мне вопило: «Бежать! Ты спалилась на этом рубине!»

Но я, чинно чеканя шаг, сдерживала свой порыв припустить прочь так, чтобы только одни тапки сверкали в воздухе, ибо за спиной драл глотку халиф.

– Мы все равно найдем виновницу! – грозился перепачканный гарью и грязью Арш`хан Агар`шай, ноги его скользили по грязи и разъезжались в разные стороны. Охрана тщетно пыталась достать из грязи своего господина, только, поскользнувшись, шлепнулась туда же.

Единственный, кто черным монументам возвышался над площадью, был визирь. Ему хватило ума трансформироваться в полузмеиный образ.

* * *

Растирая косметику по лицу вместе со слезами и соплями, я понуро поплелась вглубь сада. Крики отвергнутых дев, получивших разве что внимание солдатни, но никак не визиря, стихли за живой изгородью.

В душе дрались два пустынных дева.

Один говорил: надо действовать незамедлительно. Потереть лампу и приказать джинну вернуть рубин. Принести артефакт халифу, рассказав прекрасную басенку о том, как я видела вора, ползущего по стене дворца и забирающегося в сокровищницу. Лица грабителя я, правда, не видела, но смогла спугнуть, и расхититель халифских ценностей уронил рубин вниз. И да, когда поднимала камушек с земли, я до него дотронулась. А что, нельзя было?

Пальцы уже сами собой постукивали по боку лампы.

Вот так просто утереть нос всем остальным претенденткам, выиграв второй этап.

Другой дэв взывал к совести и чести. Тихим голосом увещевал: сдержать слово и освободить джинна. А отбор? Здесь все просто: нет рубина – нет отбора! Чертовы слова воришки как кол засели в мозг!

Рядом послышался медовый голос, никак иначе его нельзя было назвать, впрочем, интонации не лишены доброты.

– Кто это бродит по саду днем, да еще с лампой? – Я крутанулась в сторону голоса. Ко мне приближалась высокая, стройная, будто ива, наггиня. Надо отдать красавице должное, выражение ее лица почти не изменилось, когда она увидела мою заплаканную маску, с размазанной во все стороны косметикой, которую так густо наложила на кожу верная Фатима. Это потом, придя в свои покои, я глянула в зеркало, и оно от страха треснуло. Наггиня же даже не подала виду, что что-то не так.

Одета она была неброско, но со вкусом, очень стильно и изящно, сразу становилось понятно: дама не из провинции и замужняя. Мужья не скупятся на желания своих сокровищ.

Пораженная красотой женщины, я застыла с открытым ртом.

– Да еще с незажженной, потеряла что-нибудь? – Женщина небрежно отодвинула ветку магнолии с дороги, а я поразилась белизне кожи и прозрачности ее кистей. Все это как нельзя выгоднее контрастировало с черными, словно смоль, волосами, глубокими, как бездна, глазами и черными, будто мех ласки, бровями.

– Совесть! – выпалила я и вновь заныла в голос.

– Ну, совесть во дворце – вещь совсем не нужная, так же как честь и верность…

Я открыла рот от удивления, не по-султански шмыгнула носом, да еще и вытерла этот самый нос рукавом расшитого халата.

– Нет, нужная. Иначе потом тебя будут мучить пустынные дэвы.

– Абсолютно нет, – легко возразила наггиня. – Вон у некоторых ни стыда ни совести, сначала сами воруют, потом полдворца и четверть империи на уши ставят, ища виновных. – Я была шокирована откровенностью.

– Вы… вы про великого визиря?

– Про него, бессовестного. Кого-то в детстве мало розгами драли.