Отчаянный корпус

— Он говорил про тех, кто получает денежное довольствие, — упрямо повторил Сократ. — Ваш долг — хорошо учиться и обеспечивать своевременное выполнение домашних заданий. Получите звание лейтенанта и будете осуществлять. — Помолчал и ехидно добавил: — Хотите сразу, с места в карьеру.

Класс снова захихикал, а Ветров потянулся к журналу, чтобы записать для потомков новую сократовскую мысль.

После ужина началась подготовка к общеучилищной вечерней поверке, которая всегда проходила по пятницам. Выкроив несколько минут, друзья сошлись вместе, чтобы обменяться впечатлениями минувшего дня, и Сережа похвалился, что по результатом проверки учебного отдела их отделение снова заняло первое место.

«Повезло ребятам с папой, не то что нам с Сократом», — подумал Женя, но развивать свою мысль не стал — раздались команды для построения.

Через некоторое время весь личный состав: суворовцы со своими офицерами, преподаватели, офицеры учебного отдела и разных служб выстроились во дворе на строго определенных местах. Ритуал был один и тот же. Сначала докладывалось о наличии личного состава, потом отдавался рапорт начальнику училища генералу Клименко. Это был рыхлый полный человек, тяжело переставлявший «елочкой» больные ноги. Приняв рапорт, он делал несколько шагов и говорил, растягивая последний слог:

— Здравствуйте, товарисчи-и!

Ответ, каким бы ни был дружным, никогда не удовлетворял генерала, он здоровался снова и снова, пока наконец после пятого или шестого раза не произносил:

— Оце гарно… — и махал рукою. На языке строевого устава это означало «вольно». Наступало время для генеральского слова.

Говорить Клименко любил и умел. Простонародная манера его речи в сочетании с украинским акцентом давала возможность изрекать вольности, мало сообразуемые с правилами литературного языка. Хотя последним он владел не хуже родного. Как-то, придя на урок литературы в третью роту, он принялся читать наизусть «Евгения Онегина», которого как раз проходили, причем читал на чисто русском языке и даже букву «г» произносил на старопетербургский манер без малейшей южной мягкости.

Многочисленные случаи давали возможность убедиться в его разносторонних знаниях. На уроке математики, например, он мог предложить новый вариант доказательства теоремы о равнобедренном треугольнике. Шествуя по коридору, он выуживал какого-нибудь прижавшего к стене «хлопчика» и спрашивал его о дате второго похода Святослава или Кючук-Кайнарджийского мира. Провести его по этой части никому не удавалось. А на одном уроке иностранного языка он вдруг решил внести свой вклад в борьбу с космополитизмом и утверждал о славянском происхождении английского языка. Англичанка Шапиро недоуменно хлопала своими черными навыкате глазами, а Клименко убеждал:

— Как по-ихнему хибара будет?

— A hat, — отвечала она в классической манере, — а hat…

— Слухайте, слухайте, — радовался генерал, — хат — це ж украинська хата. Или форест, шо такэ?

— Лес! — дружно ответствовал класс.

— Вирно, да тильки цей лис с нашего хворосту зроблен.

В своих выступлениях на вечерней поверке он подводил недельные итоги, отмечал полезные начинания, определял передовые отделения и предоставлял им право открыть прохождение торжественным маршем в конце церемонии. Почти всегда это перемежалось с поучительными военными историями или боевыми эпизодами. С недавнего времени он взял за правило рассказывать о каком-либо роде войск и наделял отличившихся его характерными чертами. Те, кто проявил себя в борьбе с колорадским жуком в училищном ботаническом саду, «давили цыи подарунки дяди Сэма, як наши славны танкисты фашистских гадов под Корсунь-Шевченковским», а победители последнего марш-броска «обошли усих, бо лэтили, як сталинськи сокилы».

После исполнения «Зари» на исходное положение для прохождения торжественным маршем двинулось отделение Сережи Ильина. Он сосредоточенно шагал в первой шеренге, всем своим видом показывая, что более привычного дела для него не существует.

В эту ночь питомцы Кратова долго не могли уснуть. Сначала занимались обычными делами: кто-то брызгал на брюки и устраивал их под простыню, готовясь к завтрашнему увольнению; кто-то обсуждал события минувшего дня; Мишка Голубев хрустел сухарями, которые в больших количествах приготовлял из остатков столовского хлеба; Степа Лабутенко рассказывал очередной анекдот из новой интернациональной серии; Седов с деловым видом что-то заносил в записную книжку. Уже с разных концов спальни стал доноситься мерный сап, когда Иван Строев, безотрывно полирующий суконкой бляху ремня, вспомнил про высокорослых ребят первого отделения:

— Наши слоны опять впереди всех топали.

— Что, завидки взяли? — съехидничал Ветров.

— Была охота! Если захотеть, мы бы тоже смогли.

— С нашим Сократом мы вряд ли что-нибудь сможем.

— При чем тут Сократ? — потянулся Алишер. — Дело, братцы, не в бабине…

Иван подышал на бляху и сказал:

— Разве мы хуже всех?

Алишер спокойно ответил:

— Нет, не хуже, но на то, чтобы пойти впереди всех, не потянем.

— Почему?