«Отчаянный», отчаливай!

Нет, я пишу это не потому, что он мой командир и вроде бы так и полагается писать о нем. Еще в детстве я думал о том, каким должен быть командир корабля. И все капитаны до одного представлялись мне такими, как Федор Сергеевич Терем. Он словно бы пришел на наш корабль из моей детской мечты, из кругосветных путешествий на парусниках и рассказов о морских баталиях.

Высокий, худощавый, подтянутый, он блистательно разбирается во всех тонкостях нашего морского дела. Всегда спокоен. Никогда даже отблеска волнения не прочтешь на его лице. Но я-то знаю: когда командир взволнован, он постукивает безымянным пальцем по какому-нибудь предмету. Я знаю это потому, что больше других наблюдал за Федором Сергеевичем. Его образ был первой кандидатурой на главное действующее лицо в моей будущей книжке. Да, да, я твердо знаю, что в жизни мне удалось встретиться с человеком из детской мечты.

Пожалуй, только знаменитой капитанской трубки не хватает у него…

18 июля. 04 часа 33 минуты.

Брезжит рассвет.

Принято решение продолжать движение вперед. Дорог каждый час…

Мне приказано прекратить передачу в эфир каких-либо сигналов — нас могут запеленговать.

Ну что ж… Буду продолжать свои записи…

…Все люди нашего экипажа чем-нибудь да примечательны. Но, пожалуй, наиболее колоритная фигура у нас на транспорте — Акоп Гарибян. Ему двадцать восемь лет. Он командир орудия.

Бывают же такие люди, которым все, что существует в мире, кажется сделанным для их удивления и восхищения. Все сделано им на радость!

Вверенное ему орудие Акоп почему-то называет Наташей.

Я несколько раз замечал: если Гарибян идет к своему кормовому орудию, он прежде всего вытаскивает постоянно находящееся у него в кармане небольшое зеркальце, разглядывает свои тонкие черные усы, подмигивает сам себе и говорит:

— Когда человек идет на свидание, он должен быть опрятен.

Очень интересный человек наш Акоп Гарибян!

18 июля. 9 часов 11 минут.

Каждая миля пути становится все более и более напряженной. Только что вдали пролетело звено разведчиков. Заметили или нет? Заметили. Не могли не заметить.

Залив, в котором можно было бы укрыться днем, на расстоянии трех часов ходу.

Слышны разговоры моряков:

— Только бы добраться… Только бы не встретиться…

С кем встретиться — каждый знает.

Ну что ж… Пока тишина, буду продолжать свои записи. Вот, например, Куманин, голос которого я только что слышал за стенкой своей рубки… Когда выстраивается вся команда — он правофланговый. Его рост — 202 сантиметра.

Боцман Костенко — специалист по прозвищам, острый на язык человек, прозвал его Километром. Прозвище быстро закрепилось за Куманиным. Так он и остался неофициально в команде Километром. Он на это совсем не обижался. Удивительной доброты человечище! У него есть синенький сборничек есенинских стихов. Некоторые страницы этого сборничка так зачитаны, что пожелтели и на них небольшие серые пятнышки с разводами. Километр № 2 — Кустиков Николай, 196 см роста, уверял всех, что желтые разводы на листах книжки от слез: «Плачет Куманин, когда читает стихи Есенина». Мне этой трогательной картинки видеть не приходилось, но боцман Костенко тоже клянется и божится, что сам видел, как Куманин рыдал над книжкой и слезы размером с голубиное яйцо падали на ее страницы. Он сказал, что даже сам видел, как Километр № 1 сушил потом книжку, положив ее на кнехт. Шутит, наверное, боцман. Разыгрывает. А Куманин и не собирается ни возражать, ни отпираться. Он как-то по-детски улыбается, моргает глазами да морщит нос…

18 июля. 10 часов 23 минуты.

Прерываю лирические отступления.

Мы все надеялись, наверное, на чудо: авось приедем к месту целехонькими. Так вот, чуда не случилось. Воздушная разведка засекла нас.

…В непосредственной близости от транспорта появился перископ подводной лодки. Через минуту на транспорт надвигались две сигары-торпеды, оставляя за собой белую пенную полоску. Перископ исчез.

Маневрируя, командир транспорта избежал столкновения с плавающей смертью. Торпеды взорвались у берега, подняв столбы воды и земли.

Наши охранные катера начали преследование подлодки, забрасывая ее глубинными бомбами. Но… лодка ушла.

18 июля. 10 часов 41 минута.

Над морем легкая дымка тумана.

Мимо радиорубки, держась за руку командира Гарибяна, идет Андрей.

Я окликнул их.

— Акоп, куда водил Андрюшку?

— На экскурсию в Третьяковку. Показывал картину Айвазовского «Морской бой». Капитан приказал мальчика на верхнюю палубу не выпускать.

— Оставь его со мной, Акоп.

— Хорошо. Оставайся, Андрей-джан, вот с этим парнем.

Раздалась сирена.

— Что это? — спросил Андрей.

— Тревога.

— На нас нападают?

— А ты боишься?

— Нет. Посмотреть хочется.

— Нельзя, Андрей, капитан запретил. Мало ли…

— А они могут нас потопить?

— Не думаю. У нас очень храбрый командир.

— Капитан второго ранга на моего папу похож…

18 июля. 10 часов 52 минуты.

Раздражает, что записывать приходится урывками. Нет последовательности. Приходится обрывать разговор порой на полуслове. Буду вести только сухой репортаж. Передал сообщение, что в море появились два вражеских эскадренных миноносца и несколько охранных катеров.