Отче наш

— Да, мама… А вы чего не подходите? — окликает она ребят, сгрудившихся в отдалении, и старается улыбнуться: — Ну, живо сюда!

Они подходят послушно, не выражая особой радости от встречи с сестрой, и это задевает Лушку.

— Что вы как неживые? Хотя бы порадовались, что я приехала.

— Мы и рады, — по-взрослому серьезно говорит восьмилетний Коленька, который и раньше не отличался особой общительностью. — Ты тоже с нами будешь петь, да?

— Что петь?

Коленька переводит внимательный взгляд на мать, но та молчит, сделав вид, что не слышит вопроса.

— Собираются у нас братья и сестры, — все тем же равным голосом сообщает Коленька. — И поют… И мы с мамой, папой поем. Ты тоже умеешь? Вот эту… «Зачем страдать, мой друг, зачем грустить порой? Ведь радость нам дана одним Христом… Мы дети божий, мы всех счастливее…»

У Коленьки слабый голос, но поет он с воодушевлением. Лушка изумленно смотрит на него, потом поворачивается к матери:

— Мама! А они-то… Их зачем учишь?

— Душа каждого — божье дело, — заученно отзывается Аграфена, но тут же в глазах ее мелькают настороженные огоньки: — Мои дети со мной до скончания света пусть идут одним путем… А ты-то… крещение еще не приняла? Сказывал Филарет, что неплохо тебе там живется.

Лушка машет рукой.

— Не стоит об этом… Из милиции-то часто бывают?

— Раз или два был участковый, давно уже. В тот месяц, как уехала. А больше — не видела.

«И тут — солгал! — усмехается Лушка, вспомнив пугающие рассказы Филарета о том, как упорно доискивается ее милиция. — Что ж, лучшего от него и не надо было ждать…»

Все настойчивее крепнет в ней решение выдворить Филарета, если он осмелится здесь появиться. Почти сутки продержал ее в подполье, пока не уговорила сестру Ирину выпустить. Дала честное слово, что тут же, не задерживаясь, исчезнет из дому… Так-то пришлось расстаться с городом Корпино.

День клонится к вечеру.

Еще засветло в дом Лыжиных по одному собираются молчаливые, промокшие под дождем люди. Они приветствуют друг друга, проходят к столу, тихо переговариваясь. Оживление наступает, когда появляется сосед Лыжиных — Михаил Танчук, пожилой и словоохотливый мужчина. Уроженец Закарпатья, он хорошо знает библию и незаметно забрал главенство во вновь создавшейся общине, чего очень опасается Аграфена, которой Филарет поручил верховодить среди местных сектантов. Аграфена быстро поняла выгоды своего нового положения и относится к Танчуку с явной неприязнью. Тот делает вид, что не замечает этого.

— Так… Дочка, значит? — осведомляется Танчук у суетившейся Аграфены, заметив прошедшую со двора в комнату Лушку. — Нашего полку прибыло, выходит…

Лушка даже не оглядывается на его радостный возглас, проходит в спальню и с трепетным, недобрым предчувствием принимается за штопку ребячьих рубашек. Участвовать в молении она не хочет, но как отказаться, если позовут ее? Всем этим людям известно, что она находилась в Филаретовой общине, значит, и им здешним, тоже сестра.

Сердитый голос матери слышится там, среди собравшихся. Лушка тихо приоткрывает дверь спальни, чтобы понять, о чем спорят мать и Танчук.

— Неправа ты, Аграфена, — спокойно говорит сосед. — Не только добро может делать господь, но и злом повелевает. Иначе, как накажет согрешивших? Вот читай… «И все ужаснулись, так что друг друга спрашивали: что это? Что это за новое учение, что и духам нечистым повелевает со властью. И они повинуются ему?» Так говорит святой Марк в евангелии… Значит, и сатанинские силы подвластны богу?.. «И духи нечистые, когда видели его, падали перед ним и кричали: ты сын божий!» Это почему?

Аграфена ошеломленно и зло смотрит на Танчука. Где ей так быстро ориентироваться в евангелии, как сосед? Просто не знает, что есть такое место в святых писаниях, и потому чувствует себя, как оплеванная.

— Не то ты говоришь, Михаил, — упрямо повторяет она, но тот в ответ лишь усмехается:

— Не я, а святой Марк. Знать надо это, если хочешь других уму-разуму учить…

— А тебя что — завидки берут? — вспыхивает Аграфена.

Вздрагивает и бледнеет Михаил Танчук. Понимает, что схватка с Аграфеной неизбежна.

— Нечему завидовать-то, — глухо замечает он, но этой податливостью лишь окончательно выводит из равновесия Аграфену.

— Не лез бы ты, куда не просят! — зло кричит она.

Поднимается шум. Женщины пытаются уговорить Аграфену, но она изливает на Танчука поток грубых слов, совершенно забыв, для чего собрались здесь люди.

И Танчук, заметив вышедшую из спальни Лушку, не выдерживает:

— Хочешь верховодить за спиной Филарета? — резко бросает он. — Не выйдет, милая… Сосед я, знаю, чем он здесь занимался, а ты потакала им. Вот она стоит, — неожиданно указывает на Лушку, — его любовница! Разве господь бог разрешает блуд и разврат? Спросите ее, может быть, я вру?

В наступившей тягостной тишине резко и совсем некстати звенит возглас Аграфены:

— Он подослан к нам слугами сатанинскими! Бегите от него, люди!

Поднимается переполох, и Лушка проскальзывает в спальню, плотно прикрыв за собой дверь. В темноте нащупывает койку, зарывается головой в мягкую подушку, шепча: