Отче наш

Татьяне Ивановне нравится, как читает лекции Леня Кораблев. Никак нельзя понять, когда же он, весело переговариваясь с кем-либо из окружающих, начинает лекцию — так постепенно втягивает этот молодой парень людей в беседу. И Татьяне Ивановне очень хочется научиться так же вот, как Леня, разговаривать с людьми, заранее зная, к чему приведет разговор.

Едва закончилась беседа, Мишенька подозрительно смотрит на улыбающегося Леню, к которому относится настороженно с первых дней из-за того, что взрослый дядя почему-то ни разу не поиграл с ним.

— А где дядя Степа? — вдруг спрашивает малыш.

Но Леня его не слышит, занятый разговором с группой женщин. Тогда Мишенька дергает его за брюки и повторяет свой вопрос.

— Ты о дяде Степе соскучился? — склоняется над мальчиком Вера. — Он очень занят сейчас. Приехал дядя из Москвы, тот, который машины изобретает, и не отпускает дядю Степу от себя.

Татьяна Ивановна вспыхивает, словно ответ адресуется ей. Сердце вздрагивает радостно. Знает, что ничего общего не может быть у нее с этим парнем, но ее вводит в смущение эта неприкрытая привязанность сына к Степану. И даже больше: напоминает чем-то Татьяне Ивановне этот парень мужа Николая. Нет, не обличьем, а такой же степенной манерой поведения и, вероятно, ровным, вдумчивым характером.

«Как он до этого жил? Что с ним было?» — опять возникает заинтересованная мысль, однако Веру спросить о Степане Татьяна Ивановна стесняется. Кажется ей, что о любом другом могла бы спросить, но не о нем.

Позднее, проводив за ворота Веру, Виктора и Василия, Татьяна Ивановна вспоминает, что так и не узнала, что это за изобретатель, который приехал из Москвы к Степану.

Но Михалевич вовсе и не собирался специально приезжать из-за Степана Игнашова. Откровенно говоря, конструктор даже и не подозревал до приезда сюда, что есть в городе человек, который упорно работает над усовершенствованием его машины. Услышал об Игнашове он совершенно случайно, когда потребовались старые чертежи одного из узлов машины.

В проектно-конструкторском бюро чертежей не оказывается. Кто-то вспоминает, что их, вероятно, надо, искать у Игнашова.

— Что за Игнашов? — интересуется Михалевич.

— О, это наш… вернее, ваш коллега! — смеется кто-то. — Он решил довести ваш комбайн до кондиции.

— Оригинально, — кивает Михалевич, но поскольку чертежи все-таки у этого самого Игнашова, расспрашивает, кто он такой и где живет.

Ближе к вечеру он решает наведаться к чудаковатому рабочему, как охарактеризовали Игнашова в конструкторском бюро. Любопытно, продолжает ли тот свои искания, или уже забросил, поняв, как сложна его задача.

Степан Игнашов в комнате один. Скрипа двери он не слышит, лишь в какой-то момент ему кажется, что за спиной кто-то стоит, но ему, занятому сложным расчетом усилий на режущую часть поперечного бара, оглядываться некогда. Восклицание Михалевича, с интересом наблюдающего за этим белобрысым парнем, звучит неожиданно.

— А ведь недурственно! — рассматривая через плечо Степана чертеж, говорит Михалевич. — Честное слово — оригинально! Только здесь вот, на мой взгляд, сцепление слабовато. Представляете, сколько нагрузки сконцентрируется на эту втулку, когда комбайн врежется в пласт? А если порода попадет? Тут, пожалуй… Так… Ну-ка, посмотрим…

Он забывает даже поздороваться. Вынимает авторучку и придвигает чистый лист бумаги. Казалось, изумленно вскочившего со стула паренька для конструктора уже не существует. Есть только ясно проглядываемый замысел этого парня, неумело нанесенный на схему, и он, этот замысел, удивительно свеж а необычен.

— М-да… Где же достать металл такой прочности? Но ведь можно… Правильно! Переместить усилие чуть-чуть в сторону, на эту площадку, — вслух рассуждает Михалевич, смело набрасывая конфигурации будущих деталей узла. Перо пробегает по бумаге двойные, тройные линии, отсекая ранее пририсованные узлы и закругления. Неожиданным размахом уже, казалось, готовая деталь принимает совершенно другие очертания, и снова идет урезка углов, уточнение размеров углублений и переходов.

— Так, — произносит наконец Михалевич, зорко застыв над листком. И оборачивается к Степану. — Понимаете, надо будет рассчитать прочность… — И смеется, поймав изумленный взгляд парня. — Ворвался я, даже не поприветствовал. Так уж хотелось узнать, что это за чудак взялся завершить конструкцию моего комбайна. И вижу — чудак оказался головастым парнем. Ну, здравствуй, Игнашов. Садись-ка, давай потолкуем над твоим замыслом. Он, признаться, здорово мне нравится…

Михалевич ушел не скоро. Степан долго еще не спал, лежа в темноте с открытыми глазами. Такой горячей заинтересованности со стороны Михалевича он не ожидал. Было ясно, что Степану удалось в основном схватить то, что никак не давалось, ускользало от Михалевича.

«Недурственно получилось, — счастливо смеется в темноте Степан, вспомнив любимую поговорку Михалевича. — Буду работать теперь с самим Михалевичем. Хорошо!»