Читаем Отче наш полностью

У подъезда общежития, ярко освещенного электрическим светом, тихо и пустынно. Куда теперь? Желтые спелые яблоки плафонов — вдоль всей поселковой улицы. По бульвару медленно прогуливаются пары. Где-то среди них — Кузьма Мякишев. Степан нехотя шагает от общежития, но через десяток шагов останавливается. Нет, бесцельно бродить по вечерним улицам, как те вон, шагающие со смехом, он не привык. Поворот обратно… И хотя теперь он так же идет медленно — ему ясно, куда идет… Нужно миновать этот квартал до перекрестка, пройти через темный проулок, и там — небольшая Приозерная улица, где стоит дом Лыжиных…


В окнах пименовского дома света нет, когда Устинья Семеновна возвращается от Григория.

«Спят уже», — думает она, останавливаясь у ворот и наблюдая за неподвижно застывшей около дома Лыжиных фигурой человека. Кто он, что ему надо здесь?.. «Кажись, тот самый, с шахты, с которым Лушка гуляет. Чего это он, как столб стоит, будто что высматривает?»

Она ждет минуту, две, что будет дальше, потом медленно идет через дорогу, а парень все стоит возле палисадника.

— Что смотришь-то? — окликает Устинья Семеновна.

Степан вздрагивает, оглядывается на нее, молча отходит от палисадника и шагает по тротуару к проулку.

Устинья Семеновна смотрит вслед, пока парень не скрывается за поворотом, потом подходит к тому месту, где он стоял, и глядит туда, куда смотрел он. Сквозь редкие заросли акаций в незашторенном окне видит Лушку, сидящую за столом. Рядом расхаживает по комнате Филарет. Сдержанно жестикулируя, он что-то говорит. Лушка задумчиво и неотрывно смотрит на него.

Устинье Семеновне объяснять ничего не надо, она все понимает.

— Завлекает он ее в секту, как пить дать, — тихо бормочет она. — Такой-то говорун сможет… Ну, да бог с ней, не родня чай она мне, печалиться-то особливо не о чем.

Еще раз поглядывает в окно и, вспомнив того парня, который стоял здесь, у палисадника, решает, что напрасно Лушка не опустит занавески, по улице-то разный народ шатается. Затем идет через дорогу к воротам своего дома. Рекс, заслышав шаги, тявкает, но тут же умолкает, признав хозяйку.

Теплая, душная ночь плывет над поселком.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Больше ждать нельзя: бригаде надо спускаться в шахту. А Кораблева и Лагушина все нет.

— Дома они ночевали? — спрашивает у Степана Андрей.

— Нет… Двое мы с Кузьмой сегодня были.

Ребята притихли, не смотрят друг другу в глаза, словно в неявке на смену Лагушина и Кораблева виноват кто-то из них. Случай, конечно, небывалый: не пришло сразу два человека. А это — ломка всей привычной организации работы, вынужденные задержки во времени, невыполнение бригадного плана. Не выполнить задание? Ребята привыкли к тому, что с планом у них всегда порядок, и теперь, предчувствуя надвигающиеся неприятности, хмуро молчат.

— Ладно, пошли… — встает Андрей, уже обдумывая, как лучше расставить в забое бригаду. Взгляд скользит по Степану Игнашову, идущему среди ребят, хотелось бы спросить его о машине. Но Андрей отгоняет от себя эту мысль — сейчас не до разговоров.

На шахтном дворе тихо, бригады уже спустились вниз. Легкими порывами налетает ветер. Низкое небо — в сплошной пелене туч. На земле тень сумрачной неуютности. Потому еще резче сдвинулись брови у ребят, шагающих цепочкой к шахтному спуску. Даже Кузьма Мякишев — вечный остряк и фантазер — молча посасывает трубку, забыв об очередном веселом анекдоте, услышанном вчера и прибереженном для утренней огласки в такой вот момент, когда прищуренными глазами жадно оглядываешь надземные строения, расставаясь с ними на целых шесть-семь часов.

У дверей механического цеха стоит Василий Вяхирев. Он коротко кивает Андрею, подзывая к себе.

— Долго мы раздумывали, Макурин, — говорит он, пожимая руку Андрею, — и решили, что именно ваша бригада вполне может соревноваться за звание коллектива коммунистического труда. Как ты на это смотришь? Праздник уже не за горами, а лучше, чем у ваших ребят, показателей на всей шахте нет.

— Не выйдет, — хмуро отводит глаза Андрей. — Двое сегодня на работу не…

— Ладно, ладно, — перебивает Вяхирев и с улыбкой хлопает Андрея по плечу. — Скромность — дело хорошее, похвальное, но… Нам-то видней, кто и как работает. Постепенно все другие показатели подтянете. Знаем, что и у вас грехи есть, но в соревновании за коммунистический труд участвуют ведь не ангелы, а живые люди. Присвоим вам звание — ответственность у ребят еще больше поднимется. В общем, после смены забежишь ко мне, поговорим.

Андрей молча кивает и торопливо идет к спуску в шахту: бригада уже ждет его.

Предложение Вяхирева не оставило Макурина равнодушным. Бороться за звание бригады коммунистического труда — дело нелегкое… Андрей с уважением относится к тем шахтерским коллективам в городе, которые уже завоевали это звание, и мысль о том, что его бригада также выйдет в число этих передовых, была заманчиво-волнующей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза