Читаем Отче наш полностью

…Андрей раздумчиво стоит на крыльце управления шахты. Отсюда видны раскинувшийся вдали поселок и край озера. Тихо. Смена ушла в забой, рабочий день служащих окончился. На территории шахтного двора пустынно. Кажется, сами по себе гудят скрытые терриконом от глаз мощные вентиляторы. Неизвестно, какая сила крутит ажурное подъемное колесо на копре, медленно разворачивает стрелу высокого крана, кажущуюся в сумерках гигантским щупальцем неземного существа…

Задетый за живое недоверием Вяхирева, Андрей снова и снова возвращается к мысли о своей бригаде. «Надо будет завтра же нам всем собраться и составить свой бригадный кодекс жизни — конкретный, без общих фраз! — решает он. — А с Пахомом и Леней сегодня же поговорю… Что там, черт их возьми, вчера натворили они?.. Просто невероятно».

Андрей шагает с крыльца: не терпится ему побыстрее увидеть Кораблева. Но тут же вспоминает о Вере: обещал подождать ее. Кстати, с нею-то как раз и можно поговорить о кодексе, она дельное что-то подскажет.

И снова раздумчиво прохаживается он по крыльцу. И не сразу слышит возглас Веры:

— Вот ты где? А я по всему коридору ищу. Подумала, домой ушел.

Андрею приятно видеть Веру. Он неожиданно для себя берет ее за руку.

— Ну что — идем?

— Да, конечно, — отзывается она, спускаясь по ступенькам чуть впереди его. — Вот мы часто говорим…

Она ждет, пока он поравняется с ней на дорожке, и продолжает:

— …дал слово — держи. А если так просто, без всякого слова… Может, просто привыкли мы с детства, с юности к разным обязательствам?..

— Но и без обязательств — как же? — возражает Андрей, поняв мысль Веры. — Ориентироваться на передовое надо.

— Согласна, надо, но… Представь себе, зачастую эта ориентация нашей души не задевает. Потребовали с нас — сделали, а если бы не потребовали?

— Подожди, подожди, — приостанавливает шаг Андрей, опять беря ее за руку.

Они стоят у тропинки, на которой недавно Вера видела их вместе с Любашей, и она высвобождает свои пальцы из его рук. Андрей краснеет.

— Но… я не согласен с тобой, — говорит он, все еще смущенный.

Они снова идут по дороге в поселок, горячо споря о том, что же требуется человеку для того, чтобы он сам постоянно помышлял о воспитании в себе высоких моральных качеств.

Андрей и Вера подходят к общежитию. Он поглядывает на освещенные окна, представив себе, как сейчас в комнатах шумно и весело. И как-то внезапно позавидовал Вере. Ведь его, Андрея, через сотню, две сотни шагов ждет гнетущая тишина пименовского дома, холодный бой старинных часов, ночной лай свирепого Рекса.

— Как же нам быть с Лагушиным и Кораблевым?

— Ну, вы сами в бригаде с этим разберетесь, — отвечает Вера. — Меня вот что интересует, Андрей. Что там у вас произошло на озере? Представь себе, не верю я в такую глупость, что ты утопил мальчишку. Это же абсурд.

— В том-то и дело. Да и никто не верит, а вот Луша Лыжина утверждает, что это так… А бывало вот как…

И Андрей со всеми подробностями начинает Вере свой невеселый рассказ.

2

Лишь в комнате Вера вспоминает, что так и не спросила Андрея о Любаше. Сегодня видела ее на эстакаде среди породовыборщиц, и внезапно память подсказала: эта девушка выходила из калитки церковной ограды. И в воскресенье Вера видела ее возле церкви…

Вот уже около двух месяцев Вера иногда бывает в церкви. Василий Вяхирев, узнав о ее странном паломничестве к «божьему храму», недовольно поморщился:

— К чему это все? Слухи разные пойдут, скажут — шпионят члены комитета.

— Ну и пусть говорят… А мне надо знать, кто из наших шахтовских попу крест целует.

С минуты на минуту появится Василий, договорились идти в кино. Вера принимается готовить ужин, вспомнив, что надо еще погладить платье… А хотелось бы еще переговорить с Андреем. Хорошо бы сегодня, сейчас! Да, да, неплохо посмотреть, где и как живет он, этот Андрей с «двадцатью пятью несчастьями».

Василий входит в комнату размашисто, без стука. Он уже переоделся в тщательно отглаженные брюки и зеленую футболку, которая, как обмолвилась однажды Вера, очень идет ему.

— Опять задержка? — ласково щурится он, посматривая на Веру, занятую утюгом.

— Я быстро, — кивает Вера, пробуя пальцем, нагрелся ли утюг. — А потом нам и торопиться-то особенно некуда.

Василий смотрит на часы.

— Половина восьмого. Пока идем и…

— Понимаешь… Я вот о чем подумала…

Чем яснее Вера говорит о своем желании посетить Андрея, а потом Любашу Пименову, тем больше иронии сквозит во взгляде Василия.

Наконец он не выдерживает:

— Брось, пожалуйста! Вваливаться в дом непрошеными гостями… Какие-то правила в поведении надо же соблюдать? Да она попросту выставит нас за дверь, эта Люба Пименова, и ее ни в чем не обвинишь. Вот если вызвать ее в комитет…

— …провести сугубо официальный разговор с этаких прокурорских позиций, — говорит Вера, и в глазах ее вспыхивают злые огоньки. — Это ты предлагаешь? Эх, Василий… Любишь ты кабинетную суету… «Вызывайте следующего!» Так, что ли?

— Ну, опять мораль, — морщится Вяхирев. — Ты удивительна в своих требованиях ко мне. Всегда чем-то недовольна. Я уже рот боюсь раскрыть: вдруг не так?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза