Отче наш

— Я тебя серьезно спрашиваю, — строже говорит Вяхирев. — Пьянствовал?

— Своих комсомольцев учите, а ко мне нечего привязываться, — тихо бурчит Пахом, но слова его ясно слышны всем.

— А то, что из-за тебя да Кораблева бригаду не включили в соревнование за коммунистический труд, для вас безразлично? — шагает к нему Вяхирев.

— Для него прежде всего — своя рубашка, — с презрением смотрит на Лагушина Вера. — Товарищи, бригада — это для него ноль без палочки. Ни стыда, ни совести у тебя, Лагушин, нет.

— А-а! — машет тот рукой, но Кузьма шагает к нему.

— Чего — «а-а»! — запальчиво говорит он. — Тебе люди правду в глаза говорят, а ты — а-а! Князь какой монгольский выискался, разлегся, да еще и слова ему не скажи.

— Ладно, Мякишев, не зажигайся, — останавливает Вера. — Вот что, ребята… Где живет Макурин, кто знает? Дело у него серьезное из-за этого утонувшего мальчика.

— Брехня, — коротко бросает Степан Игнашов. — Лушка наболтала, а ей верят. Дело-то совсем не так было.

Он в нескольких словах рассказывает о том, что было на озере. В комнате становится тихо. Даже Пахом прекращает свои хмурые вздохи.

— Следователь, конечно, разберется, — заключает Степан. — Был я там. Вызовут Лушку и разберутся.

Вера оглядывается на Вяхирева.

— Ну что, пойдем к Пименовым? Ребята, а где они живут?

— Я же говорю — недалеко, — замечает Костя. — Дома через два от меня… На Приозерной.

— Ну, Приозерную-то я знаю, — кивает Вера, вспомнив о Татьяне Ивановне. — Идем, Василий?

— С ребятами надо было еще поговорить, — тянет тот в раздумье. — И один из виновников на лицо…

Костя Ковалев, словно угадав, о цели прихода Вяхирева, поглядывает на часы.

— О, без пятнадцати! Идем, Рафик… Ну, кто еще?

— Куда? — перехватывает его голос Вяхирев.

— Нет, нет, — машет рукой Костя. — Некогда, опаздываем… С ним вон, — кивает на Пахома, — поговорите, развейте ему грусть.

И оба паренька исчезают за дверью, провожаемые злым взглядом Лагушина.

— Хм… Что ж, — Вяхирев посматривает на оставшихся. — Укажите кто-нибудь, где Макурин живет, пожалуйста.

Знают, конечно, все, но отвечает почему-то Степан Игнашов.

— Я… могу пойти.

Пахом, забравшийся при появлении комсорга и Веры под одеяло, зло бурчит:

— Еще бы не знать? Белобрысая-то там живет, неподалеку… — и, внезапно что-то вспомнив, злорадно смотрит на Степана: — А она не теряется, Лушка-то твоя. Рога скоро будешь носить, как пить дать.

Степан, заметив, что Вяхирев и Вера вполголоса о чем-то переговариваются, быстро подходит к койке Лагушина.

— По-хорошему прошу — не чеши языком, — сдержанно говорит он.

Но Пахом усмехается.

— Напрасно обижаешься. Сам видел твою Лушку в шалашике, в огороде у них, с каким-то мазуриком.

— Врешь! — бледнеет Степан.

— А ты загляни сейчас, убедишься… Вот так-то, друг милый.

Он был прав — Пахом Лагушин.

Случилось это, когда Ястребов и Пахом, ночевавший у него, выпив на похмелье бутылку водки, приехали в полдень в поселок.

— Где же Лешка Кораблев? — который уже раз спрашивает Пахом, быстро на жаре опьяневший.

— Никуда не денется твой Кораблев, — откликается Ястребов: — Дрыхнет, наверное, сейчас.

Апполинарий по «святой заповеди» старого забулдыги лжет, лишь бы этот чернявый паренек, охотно транжиривший деньги, не ушел так быстро: в кармане Пахома побулькивает еще одна бутылка с водкой, и хотя томит жара, отстать Апполинарию от Лагушина не хочется.

В общежитии пусто. Пахом, вернувшийся в подъезд, где ожидает Ястребов, грустно вздыхает:

— С кем же мы эту бутылку разопьем? Эх, черти… Здесь нельзя, засекут… Айда к озеру!

Пошатываясь, они бредут по малолюдным улицам поселка. Апполинарий, поглядывая на Лагушина, неуемно философствует, и его слова, смысл которых плохо воспринимается Пахомом, вконец уморили парня.

— Не могу, друг, дальше, — останавливает он, приглядываясь к домам. — Давай попросим стаканчик и — двинем.

— Свалишься ты, — слабо возражает Ястребов, в душе одобряя желание паренька.

— Ерунда! Тут мне все знакомо. Вот здесь… Постой, — пристально всматривается он в ограду дома, возле которого остановились. — Здесь одного нашего парня, Степки Игнашова, шмареха живет. Айда к ним!

На стук в ворота долго никто но откликается. Хозяева, вероятно, на работе, ребятишки на озере.

— Вот черт, куда они подевались? — бормочет Пахом, с тоской поглядывая на тенистый зеленый палисадник.

— А вам кого, собственно, надо? — неожиданно слышится от приоткрытых ворот.

Ястребов шагает вперед, с хмельной фамильярностью посматривая на высокого чернявого мужчину в ладно пригнанном коричневом костюме.

— Простите, не кого, а что… — кротко улыбается Апполинарий и делает неопределенное движение рукой. — А что — это стаканчик. И, если разрешите, чуточку спасительной тени в вашей ограде. На улице выпивать как-то неудобно, хотя мы люди и не здешние.

Филарет зорко оглядывает обоих, потом коротко бросает:

— Минуточку, я сейчас…

Он проходит по густому ворсу зеленой травы двора к огородной калитке и скрывается за дощатой изгородью.

Пахом, высунув голову из-за спины Ястребова, рыскает взглядом по двору:

— Собака есть?

— Н-нет, кажется, — отодвигается Ястребов.