Отче наш

«Идиотская жизнь, — кривится он, отыскивая наконец и закуривая помятую папиросу. — Куда же направиться мне сначала: к гастроному или сразу к чайной на базар?»

Он знает, где легче всего «подлечиться» бесплатно, но для этого надо опять набрасывать на себя личину этакого необидчивого шута и фразера, а сейчас Ястребову просто противно фиглярничать.

«Нет ли у Фимки грошей?» — размышляет он и принимается шарить по разным потайным местам землянки, где, как известно Ястребову, прячет Фимка свой «заработок».

Неожиданно хлопает дверь, Ястребов едва успевает отскочить от старенького коричневого шифоньера, где рылся в этот момент. Фимка входит, остро обежав тощую фигуру полураздетого Апполинария колючим взглядом, и, чуть погодя, иронически бросает:

— Выдрыхся? Шел бы хоть дров наколол, надоело уж мне руки выворачивать…

Это ее постоянная утренняя песня, и Апполинарий также привычно и невозмутимо роняет:

— Катись ты… На тебе воду возить можно, а ты палочки порубить ленишься.

Началась мелкая ядовитая перебранка, обычно кончавшаяся тем, что Апполинарий шел рубить дрова. Но сегодня ему противно делать это, и он рявкает, зло сверкнув глазами:

— Да отвяжись ты, гнилое собачье мясо! Не до тебя тут…

— А-а, вон как заговорил? — вскинулась Фимка. Пепельные щеки ее, старого курильщика, полыхнули легкой краской. — Марш из моей квартиры! Забирай свое рванье и чтобы духу твоего здесь не было!

Она сорвалась с места и начала бегать по комнате, бросая из разных углов к порогу немудрый скарб Апполинария, приговаривая:

— Вот бери, вот твое, и это забирай!

Что ж, и такое не раз случалось за три с лишним года их сожительства, Апполинарий уже привык к подобным сценам. Но сегодня…

«Все равно когда-то эта жизнь должна кончиться, — с внезапным равнодушием думает Ястребов. — Знать-то, так и надо, чтобы я ушел из этой дыры… Цель жизни… Хм… Но, конечно, не эта базарница и не эта землянка — цель моей жизни. Надо делать решительный поворот…» Он невозмутимо собирает у порога свою одежду, связывает ее в два узла, одевается, закуривает снова и молча выходит на улицу, успев, правда, поймать изумленно-недоверчивый взгляд Фимки.

— И не вздумай приходить снова! — опомнившись, кричит она со злостью ему вдогонку.

Ястребов не отвечает. Он знает, что будет делать дальше. Одежонку он пристроит у соседа, а сам пойдет разыскивать своего нового знакомого — Филарета. В конце концов, с удовлетворением размышляет о себе Апполинарий, он не так уж глуп, и со временем займет соответствующее положение у этих сектантов. Особенно прельщает Ястребова то, что там, в секте, можно жить не ударяя палец о палец — от постоянной работы Апполинарий уже отвык.

Все произошло несколько не так, как намечал Ястребов. Вещи к соседу от отнес и направился к поселку рудоремонтного завода. Денег на автобус у Апполинария не было, пришлось идти пешком, к тому же — мимо базара. Решив заглянуть туда всего на пять минут, Апполинарий вышел с базара перед самым закрытием — пошатываясь и бормоча свои обычные фиглярские рассуждения. Ноги сами несут его к землянке Фимки. Он долго стучит в дверь, но бывшая сожительница крепко держит слово — так и не открывает ему. Устроившись поудобней, Ястребов засыпает на широкой завалинке Фимкиной землянки.

Утром, проснувшись с первыми лучами нежаркого, солнца, Ястребов торопливо отряхивает пыль с одежды и, поругивая себя за безволие, спешит туда, куда наметил вчера, пока базар еще закрыт.

Проходя мимо пустой чайной, грустно вздыхает: видно, придется на время выпивки прекратить. Иначе и из секты попрут, а что же дальше делать будет он?

«Нет, с выпивкой пока завязываю, — со вздохом решает Ястребов, потом домысливает: — А дальше видно будет. Не может же так быть, чтобы в секте вообще не выпивали. Пьют, конечно, втихаря…»

…Филарет долго размышляет, выслушав рассказ Ястребова о своей жизни.

— М-да… Положеньице того… — произносит он наконец. — В городе здесь тебя все знают как заядлого пропойцу. Это не будет способствовать нашему авторитету, если узнают, что ты пришел в общину.

— Но я же завязываю! — убеждает Апполинарий. — Надо же мне и о жизни подумать.

— Не о жизни, а о спасении души, — неторопливо поправляет Филарет и, подумав, решительно встает. — Вот что, Апполинарий… На днях я еду в свой город, в Корпино, это рядом. Поедешь со мной, там тебя никто не знает. Но, — поднимает он предупреждающе палец, — смотри! Едва заметят братья и сестры…

— Что вы! — торопливо перебивает Ястребов. — Неужели вы не верите мне?

— Хочется верить, тем более, что человек ты умный, Апполинарий, такие люди нам нужны, но… Впрочем, ладно… Завтракал?

— Да я…

— Идем подкрепимся, чем бог послал…

5

Андрей с силой вонзает вилы в запрессованный свиньями и дурно пахнущий слой навоза, отдирая от массы перегноя сочащийся желтой мокредью пласт, кивает Любаше, переводя дыхание:

— Придвинь носилки поближе.

— Ого, сразу чуть не воз! — весело восклицает Любаша, когда Андрей плюхает оторванный пласт на носилки. — А мы с мамой копаем, копаем по капельке, а до старого так и не доберемся.