Отче наш

— Не замечание, — восклицает Сойченко, — а тут же все факты в другом свете начинают выглядеть!

— Хорошо, хорошо… Мы это учтем.

Александр Владимирович слышит в трубке щелчок и усмехается, глянув на Веру:

— Знать-то, к тяжелому на подъем человеку попало дело Макурина…

— Свадьба у него готовится, будущая теща сказала, — вспомнила Вера.

— У кого свадьба?! У Макурина? М-да, подождать бы, пожалуй, надо…

Проходит день, второй… Вызова к следователю все нет, и Устинья Семеновна начинает торопить Андрея со свадьбой.

— Если что и будет потом, — недвусмысленно говорит она Любаше, — все равно ты останешься замужней, никто языком трепать в поселке не станет, коль дитя появится.

Любаша бледнеет, услышав такие слова. Она с испугом смотрит в лицо матери, стараясь оправдать ее тем, что та просто пытается пошутить. Но шутки не получилось — Устинья Семеновна говорила серьезно, и Любаша молча отходит прочь.

Тяжело сознавать, как жестока к Андрею мать, и все же решает, что перечить матери пока ни в чем не будет.

11

Свадьба… Залихватское веселье шествующих по улице поглупевших от водки и самогона поселковых мужиков и баб, рассыпчатые взлеты «Подгорной», бесстрастно бросаемые в толпу осовевшим гармонистом. Шумливая суматоха, песенные выкрики, жаркая, с визгом, пляска на пыльной дороге.

Все это будет — знает Андрей. Видел не одну свадьбу в поселке, и как они похожи одна на другую этим беспорядочным пьяным весельем! Но сегодня уже не со стороны — мимоходом, с иронической улыбкой — будет наблюдать он за хохочущей, шумной толпой разряженных людей, а сам пойдет вместе с ними, улавливая любопытствующие взгляды прохожих: каковы они — жених и невеста?

Каковы? Где они?

Андрей усмехается, повязывая галстук, и невольно прислушивается к оживленно вспыхнувшему в соседней комнате неясному разговору Любаши и матери. Слов сквозь бряканье посуды не разберешь, да Андрей и не старается делать это: мало ли о чем могут вести разговоры женщины в суетные дни.

В зеркало ему видно: быстро входит, распахнув синие дверные занавески, Любаша. Остро, возбужденно блестят глаза, взгляд ищуще метнулся к Андрею. Она очень хороша в белом платье, с легким румянцем на чистых щеках, порывистая, решительная. Ожила и чудесно расцвела Любаша за последние дни, занятая приготовлением к свадьбе. Сейчас она подходит к Андрею, забирает из его рук галстук:

— Давай-ка…

Короткий, странно уклончивый взгляд ее, быстрые, но рассеянно неловкие движения пальцев, завязывающих узел на галстуке, передают ему старательно скрываемое Любашей беспокойство. Он осторожно привлекает ее к себе:

— Ну что ты? О чем-то хочешь поговорить, да?

Она отводит взгляд и слабо улыбается — фальшиво и жалко:

— Ты уже понял…

И опять замолчала, потушив улыбку раздумчивым движением бровей.

Андрей не торопит ее — пусть соберется с мыслями. Но настораживается: о пустяке Любаша, конечно, не будет размышлять так встревоженно.

Резко хлопает дверь, Любаша вздрагивает, оглядывается.

— Что ты, Люба?

— Так… Мама ждет меня, — зябко поводит она плечами и поднимает на Андрея глаза: — Она хочет, чтобы мы в церкви венчались. Уже и с батюшкой договорились, отказаться сейчас неудобно. Ты согласишься, правда? Не одни же мы, все так делают… Ну, не все, так многие. Что в этом плохого? А маме приятно будет, знаешь как?

Любаша говорит торопливо, словно боясь, что Андрей не дослушает ее. Знает, что очень далекой от малейших мыслей о могущественной силе религиозных таинств, ну и что ж? Пусть просто согласится на венчание в церкви, только на это! Трудно разве?

— Слышишь, Андрей? Ну что тебе стоит? Ради меня, прошу…

Смутно на сердце Любаши, видит: все больше мрачнеет Андрей. Уже и руки снял с ее плеч, хмуро смотрит в окно. А за дверью — мать. Твердо сказала она: нет им без венчанья родительского благословенья.

— Андрей…

Он оборачивается и долго, внимательно смотрит на нее. Потом снова, не удержав нахлынувшего порыва нежности, привлекает к себе, ощущая на своих губах щекочущее, мягкое прикосновение шоколадно пахнущих ее волос. И вздыхает — глубоко и неровно.

— Не нужно, Люба.

— Но, Андрей…

— Не будем трепать друг другу нервы. Мне очень не нравится, что ты иногда уходишь с мамой в церковь, что это вот, — слегка трогает он шнурочек крестика, — носишь, но… Разве я тебя заставляю: сними? Поймешь когда-нибудь и сама… Но и ты согласись со мной — не могу я идти в церковь. Понимаешь, не могу!

Странно тихо становится в соседней комнате. Андрею даже кажется на миг — дрогнула плотная полость штор. Он знает: Устинья Семеновна слушает их разговор.

И уже нетерпеливее, резче говорит:

— Не будем об этом, Люба… Зачем делать из меня посмешище на всю шахту?

Мелко вздрагивают плечи Любаши. Но Андрей не успевает успокоить ее: раздается голос Устиньи Семеновны — на какие-то мгновения прежде, чем она распахивает дверные занавески.