Отче наш

— Во вторую тебе сегодня? — спрашивает Устинья Семеновна Андрея, внимательно посматривая на его сияющее лицо.

— Угу, — кивает он.

— Что до обеда-то будешь делать? Идти тебе никуда не надо?

Андрей с улыбкой поглядывает на Любашу.

— На шахту сейчас пойду. Любу провожу, ну и… В комитет комсомола надо…

И торопливо отводит глаза, боясь, что Устинья Семеновна прочитает в них, зачем ему надо в комитет комсомола. Обязательно поднимется шум, если скажет он, что идет за ордером.

— Что ее провожать-то? — говорит Устинья Семеновна, мельком оглянув дочь. — Дойдет сама, не барыня. А комитеты-то пора забрасывать, нечего время на них тратить. Хотела я остатки картошки из погреба вытащить, помог бы…

— Я скоро приду! — торопливо уверяет Андрей.

— Ладно уж, — машет рукой Устинья Семеновна. — Как-нибудь сама попробую…

И идет в сенцы, хлопнув дверью.

Хорошее настроение испорчено.

— Идем? — хмуро смотрит на Любашу Андрей, и та неопределенно пожимает плечами:

— Как хочешь… Если пойдешь — возвращайся быстрей, а то мама рассердится.

— Но тебе разве не хочется, чтобы я пошел с тобой?

— Мне? — Любаша с укором смотрит на него и тихо говорит: — Знаешь ведь… Ну идем, идем, я уже опаздываю.

За воротами чистое и свежее, с нежарким солнцем, утро глушит недавнюю их размолвку. Они шагают по влажной пыли дороги рядом, и оттого, что впереди и сзади тоже идут на работу спешащие люди, Андрей и Любаша только полней ощущают свою близость. Они понимают это без слов, шагая молча, изредка перекидываясь взглядами.

Они идут невдалеке от церкви. Массивный блестящий крест высится над высокой белой стеной, скрывающей почти все приземистое церковное здание. К калитке тянется реденькая вереница людей.

— Тоже будто на работу идут, — кивает Андрей и искоса, с улыбкой смотрит на Любашу: — Слышал я, как ты перед мамой отчитывалась за какие-то там церковные праздники… Тит, Наталья, апостолы да святые… Как только все это умещается в твоей голове?

Люба в ответ смущенно улыбается:

— А что? — говорит она. — Не мешает знать. Такие знания пить-есть не просят.

— Знания… Это ж выдумки попов.

— Которых интересно узнать? — с хитринкой щурится Любаша. — Уж не наш ли отец Сергей выдумал?

— Ну, нынешним попам не до этого, им приходится изворачиваться, защищать то, что давным-давно, задолго до них, выдумано. Тысячелетия тянется этот обман…

— Вот видишь, давно, говоришь, а люди верят. А если бы все это было неправдой, кто бы стал верить-то? Запутался ты что-то, Андрюша, и меня в эту путаницу тянешь.

— Фу, глупость какая! — сердится Андрей, поняв, что ничего убедительного не сможет ответить Любаше, и оглядывается, услышав рокот автомашины.

— Человек понимает любое дело душой, — доносится тихий голос Любаши. — И если в душе верит во что-то — его не разубедишь ни сразу, ни потом, до самого конца жизни.

В кабине лихо пронесшейся машины мелькает безбровое лицо Ванюшки. Андрей видит и второго человека, и ему кажется, что это Григорий Пименов. Ярко белеет на заднем борту номер машины 35-68.

— Гриша, да? — оборачивается Андрей к Любе.

— Он…

— Куда они по этой дороге?

— На склад жекеовский, наверное, — равнодушно отзывается Любаша. — За фанерой или за досками.

— На машине?

— Знакомый там у него достает фанеру. А открыто как ее со склада понесешь? Первый же встречный заинтересуется, где брал да как… Ванюшку и приходится просить, в машине на дне кузова, что хочешь провезешь.

«Вот она откуда вьется дорожка шифоньеров и комодов», — мелькает в голове Андрея, и он не сдерживается:

— Но это ж… махинация? Его же, если поймают, судить могут.

Любаша отвечает не сразу.

— Своя голова на плечах у каждого, — отчужденно, хмуро говорит она. — Какое наше дело, как Григорию хочется жить? Попадется — посадят, конечно… Да он не так уж и много привозит фанеры-то, видела я как-то…

Они останавливаются, пройдя в ворота на территорию шахтного двора. Любаше надо идти дальше, к приемному стволу, Андрею — прямо, к крыльцу здания шахтоуправления.

— Поговорю я с ним, завтра же, — задумчиво произносит Андрей, но Любаша хмурится:

— Говорила я, что толку. Только поссоритесь, знаю я Гришку…

— И пусть! — жестко роняет Андрей. — Ты думаешь, приятно мне будет, когда все на шахте узнают, чем твой брат занимается?

Но поговорить Андрею с Григорием Пименовым об этом так и не пришлось.

7

Ночная смена сообщила, что воды в забое на проходке транспортерного штрека прибавилось. К концу дня туда идет Вера — выяснить обстановку на месте.

Она спускается в шахту и быстро достигает транспортерного штрека, где работает бригада Макурина. Натужно, с перерывами, гудит мотор углепогрузочной машины. Лапы с усилием загребают на площадку слипшуюся массу угля и породы и наконец замирают неподвижно. В тишине раздается четкий мат Лагушина, проклинающего всех святых, напустивших в выработки столько воды.

— Макурин! — окликает Вера бригадира. — Что тут у вас?