Отчий дом

— Мы сейчас вернемся, — говорила она, — потому что я немного устала и мне есть захотелось. Ну и, конечно, мама сказала, чтобы мы недолго гуляли. Нам домой пора, там дедушка и бабушка, и мне спать рано ложиться, и еще разное… Мы все время ходим пешком. — Она как будто торопилась выговориться, прежде чем они вернутся. — Я тебе все это рассказываю, потому что ты мне очень понравился, и я хочу, чтобы ты проводил нас домой, зашел ко мне. Я тебе что-то покажу, сейчас не буду говорить что. Ты ведь пойдешь с нами, правда? Тебе не надо торопиться, тебя никто не ждет? У тебя ведь даже собаки нет… У меня тоже нет собаки, дедушка не разрешает, но у нас есть птички. Но это совсем другое, ты знаешь, я даже боюсь их… Пойдем скорей, а то мама, пожалуй, станет волноваться, нас так долго не было. Ты обязательно должен проводить нас, ты обязательно с нами должен пойти…

Она еще что-то говорила, но он изо всех сил пытался ее больше не слушать, только кивал головой и смотрел ей в глаза. Он не мог больше слышать всего этого, потому что у него сердце разрывалось, потому что он хотел заплакать вместе с ней, обнять ее, прижать к себе и больше не отпускать…

Когда они вернулись, в доме было шумно, весело, во всяком случае все смеялись и их не сразу заметили. Потом как-то все притихли. Татьяна сказала, что они уже долго засиделись, им пора собираться домой, им еще далеко идти. Она вдруг как-то взъерошилась, заполошилась. Василию сказали, что уже перезвонились с братьями, дело решено окончательно — завтра надо непременно ехать в деревню, и что без него поездка не состоится, и что он не имеет права подводить людей…

Он все слышал как бы издалека, понимая и чувствуя, что вот они, его друзья, его жизнь. Он как бы со стороны слышал, как течет его жизнь. Девочка сидела у него на коленях, и они вместе что-то ели, и улыбались, и смотрели друг на друга.

А потом Татьяна все же собралась уходить, девочка держалась за его куртку, не отпускала его:

— Он с нами пойдет, он мне обещал, ему тоже надо уходить, он нас должен проводить.

И Василий кивал и улыбался, прощался со всеми.

— Ну что же, — говорил Николай, — прощаюсь до завтра. Только ты не забудь — едем завтра. Или я тебе позвоню попозже, или ты сам, как придешь домой, в любое время, или приходи сразу, как соберешься. Я ведь все равно сегодня спать не лягу, не засну. Все буду перебирать да перекладывать, а уж в поезде и высплюсь. Ты же знаешь меня, я перед дорогой нервный… — И еще что-то говорил и все как-то косился на Татьяну, на девочку.

Они распрощались со всеми и вышли. Долгое время шли молча, то есть они, наверное, вспоминали об одном и том же. Пауза затягивалась. Правда, Настенька не умолкала, говорила о дороге, о попадающихся домах, предметах и людях и спрашивала, и так доверчиво она держалась за его руку, что он успокоился и подумал: все же он правильно сделал, что пошел с ними.

— Мы всегда так ходим, — говорила девочка, — мы теперь много гуляем, по скверам и садам, по галереям, где развешаны картины, и там смотрим людей и разные сцены… А вчера мы попали в пустой дом, там никого не было, всех уже выселили. Там бегали человечки, и я играла с ними. Мне не было страшно. Мама меня искала, а потом нашла…

— Это Настя все придумывает, — откликнулась наконец Татьяна. — Она любит говорить, развлекать, чтобы всем было весело. А ты все путешествуешь, в бегах да разъездах?

— Да, — отозвался он, хотел добавить, что все понимает, что у нее чудесная дочь. Но сдержался. Стал рассказывать, как он прожил зиму в деревне, как там было хорошо, какие — там чудесные и заботливые люди…

Татьяна улыбалась, она была благодарна ему за то, что он весело рассказывает, и дочь ее так заинтересована, все спрашивает: «А ты и печку сам топил? и ловил зимой на льду рыбу? и там, наверное, очень, очень много снега?»

— Я никогда не была в деревне зимой, — сказала Настя. — Ты меня когда-нибудь возьмешь с собой, когда поедешь, правда?

— Конечно, возьму, — говорил Василий. — Когда-нибудь, если сам поеду. Если ничего не случится… Если вдруг что-нибудь не произойдет… Ты понимаешь, вот мы с тобой вдруг встретились и познакомились, мы с тобой идем вместе и разговариваем, нам всем хорошо…

— Да. Но ты обязательно должен зайти к нам.

Он и не заметил, что они так много уже прошли, так, держась за руки. За станцией метро был их дом, он хорошо это помнил, как будто не годы прошли, пролетели, а было только вчера.

— Сейчас уже поздно, — сказал Василий. — И все должна решить мама, ты же знаешь. — Он понимал, что не то говорит, что нельзя было так распускаться, так раскрыть все свои чувства, в радости, веселье утопить свою боль и тоску, чтобы потом оставить девочку, оставить Татьяну.

«Но так ли это? — тут же думал он. — Нам хорошо, так почему мы, взрослые, должны сдерживаться и думать, что будет дальше, что случится потом, когда-нибудь, так ничего и не сделать теперь».

Он сказал:

— Мы вместе попросим у мамы, чтобы она разрешила.