Отчий дом

А Татьяна улыбалась. Она как будто прислушивалась к тому, о чем он думал, всматривалась в его лицо. Они уже были совсем рядом, вошли во двор, прошли вдоль теннисных кортов и детской площадки. Настя все придумывала что-то, все щебетала. Вот уже был подъезд. И так они друг на друга посмотрели — Татьяна и Василий. Но девочка ничего не знала, она тянула его за руку, все объясняла и говорила, что сейчас он пусть не боится ни дедушки, ни бабушки (они, наверное, уже спать легли), но она все равно их разбудит и познакомит. А потом они будут пить чай, она ведь тоже очень проголодалась с дороги, и она покажет свои игрушки.

Когда вошли в квартиру, Настя тут же потащила Василия в комнату к дедушке и бабушке. Они смотрели телевизор — спортивное обозрение — и были, конечно, удивлены, смущены, как и Василий. Он им пожелал спокойной ночи и как-то невпопад и сбивчиво сказал, что уже поздно, что он проводил Татьяну с Настей. А потом они пили чай на кухне. Татьяна суетилась, что-то прибирала, рассовывала по углам, а Настя все вносила кукол и показывала свою комнату, где она спит, где спит мама, и ему тоже найдется место. В комнате тихо-тихо. Она сказала, пригнув его голову: «Может быть, ты когда-нибудь согласишься стать моим папой?» И сама испугалась этих слов.

Василий потрогал ее лоб, потому что девочка горела вся. «Неужели все это накрепко остается?» — думал он. Конечно, она его не отпускала, и были слезы. Но потом успокоилась, потому что они договорились, что когда он вернется из деревни, сразу же придет к ней.

Поезд отходил утром. Василий так и не заснул.

Под утро позвонил Николай. Это уже когда Василий собирался. Не слишком торопясь, он походил по квартире, открыл чемодан и долго перекладывал вещи с места на место. Наконец оставил это пустое занятие, быстро насовал в сумку теплое белье, свитер, пару чистых тетрадей, носки шерстяные, кусок мыла, щетку, пасту и вывалил из холодильника продукты, заготовленные на неделю. На себя надел все то же, в чем был вчера днем, сменил только белье, ботинки переменил на сапоги, тщательно намотав портянки. Потом, уже одетый, открыл балконную дверь, сделал еще круг по квартире и вышел.

Весь путь до Николая проделал пешком, наверное, около десяти километров. Видел, как солнце поднималось над городом и как тени уходили. Николай возился с рюкзаками, громадными, как будто надутыми, и еще какие-то узлы были тут же перетянуты ремнями.

— Вот и хорошо, — откликнулся Николай, — вот и молодец, давай помогай. Вот это мы на себя, а это в руки… Сейчас Евгений должен приехать, он и подкинет нас до вокзала, ну а там уж как-нибудь сами. Наши-то братья налегке, удочки, то да сё… Да ты что же весь мокрый? Бежал, за тобой кто-нибудь гнался?

— Я шел пешком.

— Ну и хорошо. Вот этот узел перетянем, и все готово. Они нас там будут ждать, на вокзале. А Нина пошла с собачкой гулять. Не люблю, когда женщина вмешивается в сборы…

Он был возбужден, лицо его светилось радостью. И так это было хорошо — смотреть на него, что и Василий, заразившись его состоянием, разулыбался… Когда пришла Нина с собакой, то застала двух смеющихся во весь голос мужчин, похожих на детей.

— Я понимаю, вы так рады, — говорила она, — но меня-то хоть пожалейте, — а сама смеялась вместе с ними.

Потом приехал Евгений. Они загрузили машину и снова балагурили, и Евгений сказал, что это великолепно, что он так рад, как будто сам едет, и непременно приедет следом.

Поезд уже стоял, как говорится, под парами. Но, конечно, никакого пара и в помине не было, никакого паровоза их детства, только от вагона-ресторана поднимался дымок. Людей собралось много у вагонов, но ни Петра, ни Павла не было, Николай и Василий все загрузили в купе, такое чистенькое, хорошенькое, на четверых; и хотя билеты были у Петра, а его самого еще не было, проводница поверила, приняла их — так уж все было основательно и такие Нина с Евгением были представительные и внушающие доверие. Наконец хлопоты кончились, и они вышли на перрон.

— Ну что же, где ваши попутчики? — Нина начинала волноваться, находясь уже в том нервном состоянии расставания, когда и слова все сказаны, и что-то надо делать, а дел никаких нет. — Я же, ты знаешь, не люблю провожать. А кто это любит? Я думала, они уже здесь, а их все нет и нет…

— Будут, куда им деться, — успокаивал ее Николай, как бы извиняясь, что вот он уезжает, а она остается.

И тут на перроне появился Петр, быстро шествуя с двумя сумками в руках. Но не торопился, не бежал, как они только что, а плавно скользил, как будто плыл. Подошел, чинно раскланялся со всеми, сказал, что Павел идет следом, покупает в киоске газеты. Порылся в карманах, достал билеты и протянул их проводнице. Она его тут же узнала, известного актера, засмущалась, покраснела. Девушка, чего уж там…

Одет он был по-спортивному, прогулочно, как будто играл роль юноши. Но лицо выдавало его, холеное, уверенное, большое, красивое. Петр был готов к тому, что его узнают и что он нравится.