Отчий дом

— Многовато вопросов! Как-то вы стали подозрительны с годами, как-то боитесь, как бы чего-нибудь не приключилось, чего не придумано заранее… Я не знаю, может, мы и не поладим с Петром. Ну и что! Потом помиримся, и каждый что-то приобретет, и, может быть, очень существенное… Я ничего не знаю. Я еду с тобой. Хочу побыть с тобой, посмотреть, как ты живешь, и, конечно, понаблюдаю за братьями, куда же тут деться! Или ты предложишь что-нибудь другое? Что-нибудь почитать! Поиграть в теннис! Кстати, у тебя, наверное, собралась там приличная библиотека, и всякие там письма, земельные акты, прошения, постановления?..

— Найдется, — сказал Николай, — как не найтись! И тебе будет что наблюдать — у меня там такие приятели и такие приятельницы, что только держись!

— Самое удивительное, что мы как будто собрались отдохнуть. Как это?.. «Исхоженные ногами тро-пы соединяли его деревни…» Я слышал, братья были на войне?

— Но мы-то не были, до нас еще очередь не дошла…

Они стояли у окна, смотрели на мелькающие полустанки. Вот и Абрамцево промелькнуло, где там, за лесом, почти безвыездно жил их друг — Савелий и где однажды они встречали один из тех Новых годов. Не звенигородский, а абрамцевский… Они помнили о нем, значит, он не совсем ушел… Они тогда бегали по снегу, топили баню, говорили глупости, мечтали о будущем. И за этим молчаливым воспоминанием пришло совсем другое, совсем давнее — первая совместная поездка в пору юности…

Тогда впервые появились мысли о своем месте, о своей деревне, хотя бы на лето… Их, щурят, вместе послали в командировку. Они были решительны, не верили в то, что им могут отказать. И эта их уверенность сделала свое дело. Они поехали на Мариинские каналы. Они примерно представляли, что это значит. Но не представляли, с чем и с кем столкнутся… Они погрузились во времена молодости своих отцов. Люди, что окружали их там, были до того трогательны, что хотелось плакать. Искренность, неискушенная хитрость, чувствительность были той силы и того свойства, как в сказках, как в легендах, как в былинах. Такого они еще никогда не встречали, не встретили и потом…

— И голубизна в глазах, конечно, поразительна… Тут-то у меня все черненькие, — улыбнулся Николай. — Я ведь тогда еще не привык к путешествиям, двор на Басманной, где я все и о всех знал и обо мне знали. Да летом Ока под Тарусой, и там все было просто, ясно. А тут…

— Конечно, помню.

— Но потом было не до улыбок, умиления, правда? — сказал Николай. — Помнишь, как на барже плыли по протокам и шлюзовались в деревянных колодцах, как бродили по лесным топям… Боже мой, надо же… А потом вышли у Вытегры, и ноги нас не держали, укачало нас изрядно, мы с трудом одолели деревянные настилы. Но все же забрели на танцевальную площадку. Помню, как нас лихо поколотили, пришельцев, а потом, объявив мир, рассказывали нам всякие небылицы…

— Мы с тобой заняты воспоминанием, — прервал друга Василий, — а что там у них?

— Может быть, как ты сказал, сталкиваются?.. Ты вот лучше расскажи, чем теперь живешь… чем дышишь?..

— Успеется… Теперь мы друг от друга никуда не денемся.

— И то правда, еще наговоримся. Я к тому, что пора нам и возвращаться в купе, а то получается какое-то длительное отсутствие. Да и ноги, скажу тебе, не держат меня, в движении, как ты знаешь, укачивает… А вот в лодке почему-то нет, когда сам гребу. Ботики называются, долбленки, из целого куска дерева. Гавайские острова, Самоа… В таких не плавал сам-то, батюшка, нет, не плавал? Вот увидишь, как это славно…

Когда они вошли, постучавшись, — как будто дверь туго открывалась, — застали братьев не в воспоминаниях, не в беседе. Они не расхаживали — да тут и расхаживать было негде, — и не сидели друг перед другом, вперившись брат в брата, и не рядом, и не в обнимку. Они застали Петра, лежащего в блаженстве, улыбающегося, а рядом с ним, у ног его, сидел Павел и читал вслух газетные объявления из приложения к «Вечерней Москве». Читал приятным низким голосом, чуть даже нараспев, не торопясь. Роговые очки еще больше подчеркивали его достоинство и усердие и в то же время некоторую снисходительность. Улыбка бродила по его лицу:

— …у населения следующие вещи: пенсне, часы карманные на цепочке, веер, папиросницу-портсигар… И еще, для работников театра снимут отдельные квартиры в центре… Что значит — отдельные? Ну хорошо. А вот — складское помещение. Организация арендует, желательно с хозяйственным двором…

Павел прервал на мгновение чтение и затем, пригласив Николая и Василия садиться, продолжал все тем же голосом:

— …организация продает кресла зрительного зала, бывшие в употреблении…

— Достаточно! — откликнулся Петр.

— Хорошо, как угодно. Так. — Павел аккуратно пересложил страницы и сложил всю газету в колонку. — Что же хочешь, продать или купить?

— Хочу продать.

— Какая строка сверху?

— Это они играют, — догадался Николай. — Я тоже хочу.

— Не мешай, — откликнулся Петр, приоткрывая один глаз, — вы опоздали на игру, ставки сделаны. Понаблюдайте лучше, чтобы мы Лавру не проехали, хочется посмотреть. — И снова закрыл глаза. — Седьмая строка сверху.