Отдайте мне ваших детей!

Только узкому кругу посвященных председатель впоследствии рассказывал, что же произошло в течение тех двух суток, на которые он исчез из гетто. Сначала он решил, что люди из службы безопасности привезли его в администрацию гетто на Мольткештрассе, но, рассказывая потом о своих приключениях, он уже не был так в этом уверен. Отчетливо он запомнил одно: его ввели в двери столь высокие, что не видно было, сколько от верхней притолоки до потолка, и с позолоченной лепниной. Он попал в большую комнату, где за длинным столом сидели пять «высокопоставленных господ»; зеленые абажуры висели так низко над столом, что дым, плывущий в свете ламп, совершенно скрывал лица. Ему никого не удалось рассмотреть, хотя в ту минуту (по его словам) все взгляды были устремлены на него.

Адъютант щелкнул каблуками и выкрикнул: «Хайль Гитлер!» Румковский стоял, как всегда, вытянув руки по швам и склонив голову:

«Rumkowski! Ich melde mich gehorsamst!»

Краем глаза он все же заметил, как вошли люди из службы безопасности с бухгалтерскими книгами, которые ему велено было взять с собой, и как эти книги теперь передавали друг другу немцы за столом. Кто-то как будто кашлянул или тихо рассмеялся:

«Мы знаем, кто вы такой.

Вы староста евреев, самый богатый еврей в Лодзи.

Весь Рейх о вас говорит».

Бухгалтерские книги наконец добрались до человека, сидевшего с левого края. Тот рассеянно пролистнул пару страниц, после чего продолжил изучать Румковского сквозь очки с толстыми стеклами, одновременно беспрестанно облизывая нижнюю губу. «Это был, — рассказывал Румковский, — как я потом понял, оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман»; человек справа от него, в очках в роговой оправе, был гауптштурмфюрер СС доктор Макс Хорн из Административно-хозяйственного управления СС (именно по его инициативе собрался комитет); возле него сидел оберфюрер СС доктор Герберт Мельхорн из Позена, занимавшийся еврейским вопросом в Вартеланде. Однако никто из присутствовавших, естественно, не представился; никто из них вообще не сделал и не сказал ничего — они только позванивали стаканами, откашливались или проводили языком по деснам. (Как будто им, скажет потом Румковский, вполне хватило просто посмотреть на меня.) Тут высокие двери открылись снова, вошел ординарец, вскинул в приветствии правую руку и доложил о прибытии амтсляйтера Бибова. К тому времени Румковскому уже приказали покинуть кабинет; прежде чем у него за спиной закрылись двери, ему удалось уловить лишь несколько отрывистых вопросов, на которые Бибов, как расслышал Румковский, ответил, что производство гераклитовых плит идет полным ходом, Genau, Herr Hauptsturmführer, в «лабораториях гетто» даже изобрели особую смесь цемента и опилок, которая во время испытаний на прочность продемонстрировала совершенно уникальные свойства. Нигде в генерал-губернаторстве или Вартегау еще не удалось произвести продукт столь высокого, просто образцового качества.

«Und immer so weiter». В щель между дверями и дверной рамой — или, скорее, еще выше, в трещину в притолоке — пробивался звук льстивого голоса Бибова, который продолжал хвастать рабочими мощностями и превосходной продукцией гетто.

Румковский ждал в приемной. Вдоль стены, под портретом фюрера, стояли низенькие деревянные скамейки. Румковский уселся на краешек одной из них. Так как его пребывание в кабинете оказалось коротким, он полагал, что его выпроводили лишь на время и скоро снова позовут. Но время шло, а ничего не происходило — только голоса за дверью стали громче. Вскоре он услышал дребезжание стакана и сдержанный, но решительный стук сапог, шагавших по скрипящему полу. Эсэсовец-часовой быстро переводил взгляд с него на дверь, словно не знал, что делать с этим евреем, которого высокопоставленные господа выпихнули к нему. И ни одной сигареты, рассказывал потом Румковский; с собой у него оказалось только два сухаря, которые ему удалось второпях прихватить из оловянной банки, которую Дора Фукс держала у себя на столе, но он не решался достать их, боясь произвести недостойное впечатление: «старый еврей жрет».

Вдруг из кабинета донесся взрыв смеха, дверь распахнулась, и показалось лицо Бибова — сначала недоуменное, потом испуганное:

— Вы что, Румковский, все еще здесь?

Бибов быстро обеими руками прикрыл за собой двери, потом предостерегающим жестом прижал палец к губам. Он повел Румковского вниз по лестнице, по темному коридору в маленькую освещенную комнату, дверь которой закрыл за собой с заговорщическим видом.