Если поначалу она просто избегала Уилла, то вскоре их танец расставания завершился: ссорами по телефону, долгим молчанием в трубку, выяснением отношений. В последнее время они прекратили всякое общение, и дни друг без друга постепенно складываются в цепочку постоянства. В ее жизни все как будто по-прежнему, только без Уилла: школа, работа, семья, друзья, бег. Но теперь Аннабель хочет сделать свою жизнь более полной и разносторонней. Она тренируется для второго марафона, который пройдет в ноябре, по выходным совершает сверхдлительные пробежки и вообще пытается быть открытой для новых впечатлений.
Она выключает музыку, тормозит рядом с Хищником и опускает стекло водительского окошка.
– Привет. Куда путь держишь?
– Домой. Опоздал на автобус.
– Забей. Хочешь, подвезу?
– Было бы здорово.
Устраиваясь на пассажирском сиденье, он чуть ли не упирается головой в потолок. Его ноги согнуты, как у кузнечика. Небольшое пространство между ними вдруг становится тесным и жарким; его щеки залиты румянцем, а от него самого исходит влажный запах мальчишеского пота, снова с какой-то странной примесью – возможно, все той же травки.
Чем еще так же быстро наполняется салон автомобиля, так это неловкостью. Теперь, когда он так близко, Аннабель теряется, не знает, что сказать, и практически слышит, как крутятся шестеренки речевого механизма в его голове. Он ерзает в кресле, что-то ищет в карманах куртки, как будто занят важным делом. Она тотчас сожалеет, что остановилась. «
– Ну, куда ехать?
– Знаешь парк Равенна?
– Еще бы.
Всякий раз, когда кто-нибудь садится к ней в машину, Аннабель автоматически теряет навыки вождения. Она прекрасно чувствует себя за рулем, когда ездит одна, но сейчас едва не проскакивает знак остановки, проносится мимо дамы, ожидающей на пешеходном переходе. Не он один нервничает.
Она снова врубает музыку, чтобы заполнить неловкое молчание.
– Могу я посмотреть твою фонотеку? – Он жестом показывает на ее телефон.
– О, ради бога. Только не обращай внимания на всяких там Раффи[46]
.– Ага, детская ностальгия, понимаю. – Он прокручивает плей-лист, комментирует. Если она что и узнала за это время, так это то, что он хорошо разбирается в музыке. – Это нравится, нравится, это не знаю, это никогда не слышал… – бурчит он себе под нос. – Вот,
Он снова вворачивает культурную отсылку, которая ей ни о чем не говорит.
– Стащила у мамы.
– Да, у стариков бывает хорошая музыка! Не только «Леди в красном»[49]
.– Хм, никогда не слышала.
– Ты шутишь! Что такое – ты разве не тащишься от сопливого дерьма из восьмидесятых? Можно я поставлю
– Конечно.
Звучит композиция «Полиция и воры».
– Тексты у Джуниора Марвина[50]
– просто отпад, – говорит он, подпевая.Она пытается вникнуть в слова песни о борьбе наций, оружии и боеприпасах. Она догадывается, что у него, наверное, пунктик на ружья, что в ее мире такая же редкость, как тайная страсть к средневековым орудиям. Однажды он уронил рюкзак, и оттуда вывалился каталог огнестрельного оружия, а еще та фотография, где они с отцом в тире. Кто в Сиэтле имеет ружья? Никто, насколько она знает. Это оружие кажется чужим и агрессивным. Здесь люди извиняются, когда нечаянно задевают кого-то на улице.
Хищник трясет головой в такт, а она отбивает дробь по рулю. Когда доходит до припева, они хором кричат: «О, да-а-а!». Ей весело.
– Вон тот дом, – показывает он. – Серый, с «вольво» во дворе.
– Вау, ничего себе домик. – Большой старинный дом в стиле крафтсман[51]
стоит прямо возле парка. Аннабель насчитывает по меньшей мере три этажа и мансарду с ломаной крышей – идеальное место для выполнения домашних заданий. Кто-то из его родителей, должно быть, серьезно увлекается садоводством. Мешанина цветов в палисаднике только на первый взгляд кажется стихийной, но на самом деле более чем тщательно спланирована.Она выключает музыку.
– Спасибо, что подбросила, – говорит он.
– Нет проблем.