Отдаляющийся берег. Роман-реквием

— Старик, если она дебелая пышечка, прихвати меня с собой, ты же знаешь, что Сиявуш неравнодушен к упитанным женщинам.

— Лео, когда здесь гастролировала Зыкина, этот чудак ни одного концерта не пропустил, — сказал Аббас.

— В самом деле? — засмеялся я.

— Конечно, — с довольной улыбкой кивнул Сиявуш. — Груди большущие, точь-в-точь у Памелы Андерсон, каждая как у Аббаса голова, ходит по сцене величаво, плавно.

— Зыкина со сцены сказала: «Не знала, что в Азербайджане так любят мои песни. Что вам спеть?» А зал в ответ: «Да не надо петь, ты просто ходи по сцене туда-сюда», — засмеялся Аббас.

Высокий, красивый, симпатичный, но несерьёзный, вечно несерьёзный Сиявуш захохотал:

— Есть местные бараны, не мериносы всякие там, а местные, со здоровенным двухпудовым курдюком. У мужней жены такой вот пышный зад должен быть. Утречком, уходя на работу, слегка шлёпнешь, уйдёшь, придёшь — он всё ещё колышется. — Он опять захохотал: — И мы, и армяне за пышнотелую бабёнку жизнь отдадим. Так, Лео?

— Не так, — сказал я.

— Ну, ты, стало быть, исключение, — отступил Сиявуш. — Ты худеньких любишь. Слушай, Аббас, — он резко повернулся к Аббасу и весело сказал: — Смотри и мотай на ус, что значит цивилизованная нация. Глянь, какой у Лео кабинет — паркет блестит, ворсистые шторы, кондиционер, японский телевизор, отличного качества репродукция «Девятого вала» и календарь с большим сексуальным ртом Софи Лорен на стене, мягкий диван для приятных утех. Не то что твоя комнатушка — пропадает в грязи, пыли да табачном дыму, на столе чёрт ногу сломит. Смотри и учись, пока я жив.

— Сиявуш, — мягко, с улыбкой на добродушном лице сказал Аббас, — услышу ещё хоть слово — в ресторан отправишься пешком. Я что-то не пойму, — продолжал он с прежней улыбкой. — Лео нас от души приглашает, можешь ты мне втолковать, к чему эта дешёвая, полкопейки на старые деньги, лесть?

Сиявуш засмеялся.

— Лео, неужто ты сядешь в Аббасову машину? «Жигулёнок» времён Надир-шаха, все его «Кадиллаком» дразнят. Раз десять переворачивался и в аварию попадал, крутишь руль влево — идёт направо, крутишь вправо — налево.

Аббас мягко улыбнулся из-под усов.

Дребезжащий звонок телефона настоятельно призвал меня. Я снял трубку.

— Здорово, ахпер[4]! — Это был Сейран Сахават со второго этажа, из главной редакции драматических передач. — Лео, я разыскиваю Аббаса, позвонил в «Улдуз», сказали, мол, он с Сиявушем пошёл к тебе. Обещал в этом номере напечатать два моих рассказа, но ребята говорят, что пришла корректура, их там нет. Надо бы узнать, в чём дело.

Сейран говорил громко, и Сиявушу с Аббасом всё было слышно. С усмешкой сквозь усы Аббас сделал рукой отрицательный жест.

— Их нет, Сейран, — я беззвучно засмеялся. — Должно быть, ещё в дороге.

— Не ври, — громче прежнего сказал Сейран. — Мне в окно видно — на улице припаркован раздолбанный красный «Кадиллак», значит, явились, не запылились. Будь человеком, дай ему трубку. Похоже, выпить-закусить собрались.

— В Багдаде хурмы полно, тебе-то что.

— Ну, Лео, знай, что могу уехать домой. Уеду, а тебя сто лет не прощу, сто лет с тобой говорить не буду, — деланно пригрозил он. Признайся, намылились пить?

— Возможно.

— Ни стыда, ни совести у людей. А я? — взмолился Сейран. — Меня не прихватите?

— Прихватим, если ты хотя бы малую, малую, малую толику расходов на себя возьмёшь.

— Я? На себя? — хмыкнул Сейран. — И не надейтесь, у меня ни гроша.

— Так с какой же ты стати отказался от своей благозвучной фамилии Ханларов и взял псевдоним Сахават[5]. Какой из тебя сахават, скажи на милость? Назовись ты Сейран Хасис[6], это б тебе больше подошло.

— Вуай, вуай, вуай, — будто б удивился Сейран, причём на армянский манер. — Что ж это творится, куда я попал? — по-армянски возопил он сквозь смех. — Это я-то скупой? — снова перешёл он на азербайджанский. — И тебе, Лео, не совестно? Да насобирай я там и сям бутылок из-под водки, которой угощал других, и сдай их, купил бы на эти деньги корову с телёнком. Загнал бы корову с телёнком, купил бы на эти деньги на базаре в Агдаме новенький «Запорожец» и, чем угодно поклянусь, подарил бы Аббасу, чтоб он плешивой своей головой и красным «Кадиллаком» не позорил нас перед армянским народом. Трём жёнам алименты плачу, что вам от меня надо?

Аббас, который, наклонив лысую, с несколькими волосками голову, приоткрыв рот и улыбаясь, слушал Сейрана, при последних его словах громко рассмеялся и, согнутый в три погибели внезапным приступом кашля, шагнул к окну.

— Ну, так и быть, — сдался я, — спускайся к машине, едем.

Сиявуш секунду-другую внимательно взирал на Аббаса, который всё ещё задыхался от кашля, а потом с любовью и насмешкой сказал:

— Старик, этот вроде как отдаёт концы, зря я его привёл. Хочешь, не хочешь, надо ехать на такси.

— Не валяй дурака, — побагровев и тяжело дыша, беззлобно отмахнулся Аббас и хрипло скомандовал: — Пошли, Лео, не то тут объявятся ещё два пустомели наподобие вот этого и Сейрана.