Отдел антимеметики

Он лезет в карман пиджака — рядом в кобуре лежит вполне пригодный к стрельбе пистолет, который он для этой стычки решил не доставать — и вытаскивает прибор, очень похожий на офтальмоскоп. Становится на колено, оттягивает правое веко Красного и наставляет инструмент на глаз. Белое пятно света заливает всё глазное яблоко, не даёт веку закрыться. Почти все мышцы в теле Красного деревенеют, не давая ему и шанса подняться с пола. Зубы парня сжимаются.

— Этот человек ни в чём не виноват, — обращается Барсин к Красному. — Того, что ты сотворило с ним, никто не заслужил. Отпусти его и навсегда оставь эту реальность.

— Кто. Ты. Блядь. Такой? — выдавливает Красный сквозь стиснутые зубы.

— Ладно.

Барсин жмёт ещё кнопку, и белое пятно света превращается в сложную красно-синюю звёздчатую спираль. Раздаётся треск, словно от выламываемых рёбер. Юноша кричит, но голос не похож на красного. От гнева и беспомощности кричит всё тело, так громко, как для него вообще возможно. Нутряной крик рвётся наружу и не затихает, пока в лёгких не кончается воздух. Резкий вдох — и новый крик, спина выгнута, пальцы скребут по полу. Набрав полные лёгкие в третий раз, он переходит на всхлипывающий вой.

— Господи Иисусе, не отправляй меня обратно. Пожалуйста.

— Всё в порядке. Не отправлю.

— Не отправляй обратно. Я ничего не вижу. Кто здесь?

— Ничего, зрение вернётся. Меня зовут Джордж. А тебя?

— Это яма, — кашляет юноша, — и чем дальше, тем хуже. Нет конца. Дна нет. — Юноша бормочет что-то невнятное и затихает. Его невидящий взгляд бегает туда-сюда.

— Ты сейчас в очень, очень нехорошем положении, — говорит Барсин.

Юноша пылко соглашается.

— Что-то пошло не так, — объясняет Барсин. — И эта штука, та самая жуть, которая пошла не так тебя нашла, умыкнула и заменила. Сейчас она здесь, носит твою кожу как перчатку, ходит твоими ногами, говорит твоим ртом. И плодится. Кошмар, который ты видел, сейчас испытывает сотня тысяч человек. Это плохие новости. Хорошие — в том, что мы тебя поймали. А я тебя до сих пор там вижу. Велика вероятность, чтоб мы сможем достать тебя наружу.

— «Велика вероятность»? — Парень делает два вдоха. — Если не можете… — торопливо начинает он.

— Сосредоточься на красно-синей спирали, — говорит Барсин. Всё это время прибор оставался направлен юноше в глаз.

— На чём? Не вижу ничего.

— Это потому что ты уже не связан со зрительным нервом. Но твой разум заперт внутри чего-то, что связано. Ты не видишь спирали, но каким-то образом знаешь, на что она похожа. Чувствуешь её форму, как узор, нарисованный теплом на тыльной стороне ладони.

Речь Барсина замедляется, входит в завораживающий ритм.

— Спиральная идея входит внутрь. Распространяется и процветает. Всё больше места занимает собой. Чем больше ты думаешь о спирали, тем яснее понимаешь, что невозможно думать ни о чём, помимо спирали.

Юноше, похоже, нечем ответить. Его дыхание выравнивается.

— Твои мысли замедляются, — продолжает Барсин. — И спирали заполняют тебя рекурсивно, словно ледяные кристаллы, пока не станешь совершенно неподвижен. Твой мозг знает, что его травят. Пусть даже ты сейчас незрячий, рефлекс велит тебе отвернуться или перекрыть то, что ты видишь. Достаточно долгое воздействие окажется смертельным.

Повисает тяжкое молчание; Барсин, не отвлекаясь ни на что, светит ядовитым светом в зрачок юноши, разглядывает ярко освещённый глаз, отслеживает изменения зрачкового рефлекса и ждёт появления характерного признака. Это не точная наука, кое в чём приходится полагаться на чутьё. Он ждёт до тех пор, пока не убеждается однозначно. Наконец, отпускает кнопку на приборе, и тот гаснет.

Юноша совсем затих и лежит без движения.

* * *

Барсин поднимается, скрипнув коленями. Вздыхает, расслабляется. Напряжение в плечах отчасти уходит. Он убирает офтальмоскоп.

— Это можно считать меметической химиотерапией, — говорит он, ни к кому, по сути, не обращаясь, лишь бы заполнить мёртвую тишину. Юноша сейчас слышит только розовый шум. — Спиральный символ — примитивная отрава, действующая через восприятие. Долгое воздействие смертельно. Но от воздействия, которое тебя едва не погубит, можно оправиться. Ты оправишься от этого яда, а вот Красного он прикончит. Ты выживешь, а Красный — нет. Потому что ты, друг мой — разумная и творческая личность, а Красный…

Он вспоминает инструктаж, всё, что ему рассказали о явлении Зелени, думает о том, как сейчас в облаке Зелени мучаются в бреду сотня тысяч людей. По всей планете. Ему показали несколько фотографий того, что творится в домах, которые заняли мерзостные послания Красного. Дали послушать строго отмеренное количество донельзя зацензуренных звукозаписей.

Как его всегда учили, бесстрастному человеку легче принять правильное решение. Но оставаться бесстрастным в иные дни сложнее, чем обычно.

— …просто мудак.