Отдел антимеметики

Захлопнув дверь, он безуспешно пытался привлечь чьё-то внимание к этому зрелищу, но и врачи, и пациенты реагировали одинаково. Он нашёл таксофон и позвонил в экстренные службы и захотел странного — дератизацию в промышленном масштабе, команду по ликвидации опасных заражений, поддержку экстрасенса, хоть чего-нибудь.

Потом последовала долгая пауза и его соединили то ли с очень взвешенным и неэмоциональным человеком, то ли с удивительно членораздельным роботом-телефонистом. Ему велели ждать около телефона, вскоре прибудет сотрудник. Чуть меньше чем через пятнадцать минут прибыла Мэрион Хатчинсон собственной персоной.

Он показал ей дверь. Они зашли на несколько метров внутрь. Хатчинсон присела и нацелилась каким-то то ли фонариком, то ли сканером на пальцечервей. За их спинами что-то потянулось и аккуратно закрыло дверь. Щёлкнул замок. Они повернулись, увидели, что это было, и побежали.

* * *

Хатчинсон прорубает путь сквозь последний пролёт забитой плотью лестницы. Они почти на крыше. Эта часть расползшейся заразы, похоже, не может двигаться самостоятельно, но хваткая она донельзя.

Уилер стоит в трёх шагах за её спиной, отчасти — чтобы не попасть под замах, но в основном для того, чтобы не смотреть на её работу. Мясницкая работа, очень грязная и кровавая, но Хатчинсон, похоже, это не смущает. Она методично рубит, пока по лестнице не начинают течь фонтаны крови, заливая ей обувь, а ему — носки. Действует она, словно подравнивает живую изгородь.

Вжумх. Хряп.

Уилер ёжится и начинает сдавать. Если не стоять ровно и неподвижно посередине лестницы, уцелевшие пальцы цепляются за рукава и волосы. Ещё несколько минут — и до него может дойти, что всё это по-настоящему.

— Это мрак, это безумие, — бормочет он снова и снова.

— Как ты там тогда выразился? — неожиданно спрашивает Хатчинсон.

— Ммм?

— Не выпадай. — Вж-хряп. — Когда та масса пёрла по коридору, как ты сказал? «Распальцованный»?

— Эм… — Уилер, похоже, настраивается на новую волну и приходит в себя. — Да. Но, э, не в современном смысле этого слова…

— …а в смысле «разделанным и переработанным в пальцы». Дошло. — Она улыбается, это ясно по тону её слов. — Хр-люп. — Отлично.

— Правда?

— А что за музыка для скрипки?

— Эм. Какая тебе нравится? Сегодня… тем вечером… Господи, вчера вечером давали Прокофьева, концерт № 1 для скрипки с оркестром. И ещё несколько произведений, но это для меня — главное блюдо. Уж в него пришлось вгрызаться.

Хатчинсон прекращает рубить и поворачивается к нему лицом. Даже смотрит в глаза.

— Кошмарное произведение.

— Да, его нелегко исполнить, — с радостью констатирует Уилер.

— Нет, в смысле, оно беспорядочное. Невозможно слушать.

— Могу сыграть что хочешь, — заявляет Уилер.

Хатчинсон секунду-другую обдумывает это предложение.

— Бах. Баха сыграть сумеешь?

— Дай только скрипку в руки.

Хатчинсон думает ещё секунду. Затем улыбается, кивает и снова берётся за топор.

* * *

Потом они выбираются на крышу, рация Хатчинсон наконец-то начинает работать, и она вызывает всё, что только можно. Она тараторит кодовые слова, за которыми Уилер не успевает уследить, однако улавливает собственное имя, слово «химзащита», и несколько раз — слово «меметический», которое кажется ему какой-то смесью мимики с генетикой.

На дворе — предрассветный час. Это крыло больницы ниже остальных на несколько этажей, поэтому над крышей нависают яркие окна больничных палат, а сама крыша выходит на пару обширных парковок, за которыми — дороги, заросли и тусклое алое зарево, где вскоре взойдёт солнце. Хатчинсон быстро осматривает крышу на предмет пожарной лестницы, но её нет — при пожаре предполагается уходить через ту лестницу, по которой они только что поднялись, так что придётся ждать вертолёта. Или, что более вероятно и более прозаично, длинную передвижную лестницу.

— Подмога уже в пути, — подводит черту Хатчинсон. — Им придётся ехать из соседнего города, так что может, придётся ждать несколько часов. У них будут средства для обеззараживания, антибиотики, одеяла, нудные формуляры отчётности, все 33 удовольствия. Но главное — привезут кофе.

Уилер издаёт неразборчивый звук. Такой может издать человек, который совсем не откажется от кофе и от чего-то покрепче после кофе.

— Господи, у меня ещё один концерт уже сегодня, — говорит он. Он сидит на толстом ограждении крыши, трёт глаза, разминает пострадавшие ноги и постепенно отключается.

— Выступишь, — отвечает Хатчинсон. — Вся гадость уже позади. Для гражданского ты неплохо держался. Я и гораздо хуже видела.

— Хуже вот этого?

Хатчинсон отмалчивается.

— Извини. — Уилер снова открывает глаза. Он указывает на тот разгром, из которого они только что ушли, на дверь пожарного выхода и всё то, что за ней скрывается. Оно никуда не делось. — Ты видела что-то хуже вот этого?

Хатчинсон продолжает отмалчиваться.

— Что это? Что здесь произошло?

Поначалу Хатчинсон оставляет и этот вопрос без ответа. Она проходит к другому краю крыши и целую минуту смотрит туда, где вот-вот поднимется Солнце.