Отдел антимеметики

А потом, к удивлению Уилера и даже к небольшому собственному удивлению, она возвращается к нему и отвечает:

— SCP-4051 (номер, который мы только что присвоили этому заражению) имеет неотъемлемое свойство, которое практически лишает разумные организмы возможности его воспринимать. Это своего рода камуфляж. Оно не невидимое, это — блокировка на уровне разума. Информация о нём никуда не уходит, а подавляется. Каждый день мимо этого здания ходят люди. Они не видят, что застилает его окна. Они ходят мимо двери и даже не понимают, что она открыта. Возможно, это здесь уже не один десяток лет. Научники рано или поздно размотают этот клубок.

Уилер находит в этом объяснении нечто полузнакомое.

— То есть… живые фнорды?[2]

И вот от этого Хатчинсон на секунду стопорится. Она улавливает отсылку. В юности, много лет назад, ещё до вступления в Фонд, она читала эти книги. Но она никогда не проводила параллелей между фнордами и своей работой. Столько лет этим занималась, и даже не подумала. Ирония такая острая, что можно порезаться.

— Ага, — говорит она.

— Только вот ты их видишь.

— У меня есть спецподготовка, — отвечает Уилер, решив умолчать о режиме приёма препаратов, который соблюдает.

— И я их тоже вижу.

— У тебя, похоже, от природы есть умеренная невосприимчивость к затуманивающим разум явлениям, — поясняет Хатчинсон. — Такое редко, но бывает. В такой крупной больнице рано или поздно кто-то вроде тебя должен был на это наткнуться. — И уйти живым, добавляет она про себя. — Но суть в том… это заражение, SCP-4051, это как снежинка. Не в том смысле, что оно особенное или уникальное. А в том, что это часть метели.

— Я работаю на независимую научно-исследовательскую организацию, основная деятельность которой — сдерживание аномальных явлений, представляющих опасность. У нас есть право действовать по всему миру, значительные ресурсы и… невообразимый груз ответственности. Мы… мы следим за метелью. И оберегаем костерок. Мы зовёмся «Фонд».

Внимание Уилера теперь приковано к ней. Здесь он чувствует себя напряжённым и уязвимым для всех необычных природных сил, от которых по всем канонам должен бы спасаться бегством. Но это его и завораживает. Есть в поведении Хатчинсон что-то неуловимо неземное. Словно она стоит не на той же планете, что и все остальные.

— То есть ты не из ФБР, — говорит он. — Ещё и не из ФБР. Об этом я подумал во вторую очередь.

— Терпеть не могу этот сериал, — морщит нос Хатчинсон.

— Не помню, чтобы называл какой-то сериал, — ехидно замечает Уилер.

— Они всё делают не так, как надо, — говорит Хатчинсон. Её задели за живое и она недовольно дёргает ногой. — У них слишком мало людей, они не верят друг другу. Они слишком мало времени уделяют документации. Правильная документация жизнь бережёт. Но самое главное? Бесит это их «будут — не будут». Сколько лет уже, пять? Натужный фарс. — Она буравит Уилера взглядом. — Чтобы разобраться, столько времени не надо. Либо будешь, либо нет. А потом — действуй.

Уилер внимательно следит за выражением её лица.

— Будешь?

— Ага, — снова улыбается Хатчинсон. Да, думаю, будешь.

Вдали раздаётся гулкое стрекотание. Хатчинсон замечает источник звука первой и указывает рукой.

— Пришла подмога. И, кажется, на нас даже вертолёта не пожалели.

Охай

Агент Фонда Джордж Барсин — глыба, а не человек. Почти два метра роста, квадратные плечи, как у персонажа Брюса Тимма. Он лыс, бородат и безукоризненно выглядит. Костюм пошит у портного — в магазинах готовой одежды сыщется мало таких, которые бы ему подошли.

На место, где находится Зелень, он приезжает, как только восходит солнце, в шесть утра. Путь не близкий, нужно ехать по шоссе на север от Охая, свернуть на боковую дорогу, там — ещё на одну, и вот оно, полгектара-гектар неухоженной земли, заросшей кустарником.

Барсин работает в Фондовском отделе по аномальным религиозным проявлениям. Культами занимается.

«Зелень» — не название культа, с которым Барсин приехал бороться, а кодовое имя. Настоящего имени Барсин не знает. Вчера вечером на инструктаже ему объяснили, что из соображений безопасности вместо настоящих названий нужно использовать кодовые, но что это за «соображения» — ему не сказали. Барсин, человек смекалистый, решил, что настоящие имена сопряжены с какой-то опасностью восприятия. Или феноменом, затуманивающим память, из-за которого их невозможно записать. Или — опыт работы с научниками в Фонде слишком обилен, чтобы сбрасывать такую возможность со счетов — кто-то попросту забыл записать настоящие названия, а теперь прикрывает свои оплошности.

Если у культа и есть номер объекта, ему этот номер не назвали.

* * *

Дом — белая неприглядная халупа. Деревянный, одноэтажный, все окна разные… И гниёт. Повсюду навален мусор, деревяшки, ржавые автозапчасти, бочки с водой, подёрнувшейся тиной. С двух с половиной сторон дом окружили заросли ив и платанов; листва, семена и прочая биологическая дрянь засыпает крышу и забивает водостоки. За окнами видны только задёрнутые шторы и жалюзи. Входная дверь приоткрыта.