– Так не бывает, – отвечает Макларни. – Такое ощущение, что нам это аукнется. Кажется, будто где-то нас так и поджидает дом с десятью скелетами в подвале.
Браун качает головой.
– Слишком много думаешь, – заявляет он Макларни.
Редкая критика в адрес балтиморского копа, и Макларни смеется от абсурдности озвученной мысли. Он – сержант и ирландец; уже по этим причинам он обязан совать ложки дегтя во все бочки меда. Красная доска постепенно чернеет. Убийства раскрываются. Зло наказывается. Господи, думает Макларни, во сколько же нам это встанет?
Светлая полоса началась месяц назад на Кирк-авеню, в распотрошенных останках сожженного дома, где Дональд Стайнхайс наблюдал, как пожарные ворочают растресканные почерневшие обломки, пока не раскопали три тела. Старшему – три года, младшему – пять месяцев; они обнаружены в спальне на втором этаже, где находились, когда из горящего дома сбежали взрослые. Стайнхайсу, ветерану смены Стэнтона, всю историю рассказывают разбегающиеся узоры на первом этаже в виде более темных пятен на полу и стенах: мать бросает парня, тот возвращается с керосином, а расплачиваться пришлось детям. На удивление в последние годы этот сценарий продолжал повторяться из раза в раз. Не далее чем четыре месяца назад Марку Томлину достался поджог дома, где погибло двое детей; затем чуть больше недели назад, но меньше месяца после трагедии на Кирк-авеню, очередной любовник спалил дом очередной матери, прикончив младенца в возрасте двадцати одного месяца и его семимесячную сестру.
– Взрослые всегда спасаются, – объяснил Скотт Келлер, старший следователь по последнему делу и ветеран отдела поджогов угрозыска. – А дети всегда остаются.
Дело Кирк-авеню тяжелее большинства убийств; после него Стайнхайс, детектив примерно с тысячей преступлений за плечами, впервые просыпается по ночам от кошмаров – ярких образов беспомощности: верхние этажи дома, плачущие мертвые дети. И все-таки когда любовник приехал в центр в наручниках, именно Стайнхайс проявил достаточно сочувствия, чтобы выудить из того чистосердечное. И именно Стайнхайс вмешался, когда после признания поджигатель разорвал алюминиевую банку газировки и пытался перерезать себе острыми краями запястья.
Стайнхайсу тяжело далось Кирк-авеню, и все-таки это дело исцелило обе смены отдела убийств. Три покойника, один арест, три черных имени – это само по себе уже способно положить начало целой тенденции.
И в самом деле на следующей неделе Тому Пеллегрини достался данкер в Сивик-Центре – спор по работе, переросший в нападение с ножом. Далее Рик Рикер окрасил черным еще два имени: двойное убийство-самоубийство на Юго-Востоке, где автомеханик в состоянии аффекта застрелил на кухне жену с племянником, а потом закрыл вопрос, перезарядив магнум 44-го калибра и сунув ствол себе в рот. С человеческой точки зрения, сцена в доме 3002 по Макэлдерри-стрит – бойня; с точки зрения статистики городского отдела убийств – мечта детектива.
Еще неделя – и тенденция закрепилась: Дэйву Брауну и Уордену выпал спор из-за покера в Восточном, где шестидесятиоднолетний игрок вдруг схватил дробовик и застрелил друга из-за ставки. Их примеру последовали Гарви с Кинкейдом, когда приехали по вызову о стрельбе в Фэрвью и нашли отца, убитого в ссоре сыном, – парень не желал делиться прибылью с продажи наркотиков. Затем снова сорвала джекпот смена Стэнтона – Барлоу и Гилберт получили дело на Юго-Западе, где очередной разгневанный молодой любовник смертельно ранил и любимую женщину, и малышку в ее руках, а затем навел оружие на себя.
Через пять дней Дональд Уолтемейер и Дэйв Браун наткнулись ночью на новое убийство в ссоре – перестрелку в баре Хайлендтауна, после которой поведение двух подозреваемых в офисе отдела практически один в один напоминало сцену из фильма про мафию категории «Б». Это были парни из Филли – низенькие смуглые итальянцы Дельджорнио и Форлайн, – убившие балтиморца во время ссоры из-за сравнения достижений их отцов. Отец жертвы управлял промышленной фирмой; зато отец Дельджорнио неплохо зарабатывал в филадельфийской мафии, пока не стал из-за событий вне своего контроля федеральным свидетелем против глав преступной семьи. Это, конечно, привело к переезду его родственников из Южного Филли, чем и объяснялось появление младшего Дельджорнио с приятелем в Юго-Восточном Балтиморе. Детективы еле сдерживались от смеха, когда он звонил папочке.
– Йо, пап, – бормотал Дельджорнио, плача над трубкой в, как казалось детективам, паршивой пародии на Сталлоне. – Я тут облажался, реально облажался… Мочканул его, да. Мы поссорились… Не, это Тони… Его застрелил Тони… Пап, я тут правда влип.