Отдел убийств: год на смертельных улицах

На утро в дом с облицовкой из «Формстоуна»[43], снятом правительством для Дельджорнио-младшего всего двое суток назад, прибыла компания коротко стриженных агентов ФБР. Имущество упаковали, после чего тому установили смехотворно низкий залог – и уже следующим вечером он жил на казенный счет в каком-то другом городе. В конце концов за участие в убийстве двадцатичетырехлетнего мужчины Роберт Дельджорнио получит условное; Тони Форлайн, стрелок, получит пятерку. Оба заключат сделки всего за несколько недель до того, как старший Дельджорнио в Филадельфии выступит в федеральном суде ключевым свидетелем по делу об организованной преступности.

– Да уж, преподали мы ему урок, – объявил Макларни, когда комиссар суда назначил итальянским пацанам низкие залоги и выдворил их из Мэриленда. – Они, поди, в своем Филли уже отсоветовали всем приятелям из мафии убивать в Балтиморе. Может, мы их и не посадили, но эй – зато отняли у них пушки и отказываемся вернуть!

Несмотря на итог, дело Дельджорнио стало очередным раскрытием в этом удачном месяце. Для Гэри Д’Аддарио это был хороший знак, но, увы, запоздалый. В мире, где правит статистика, он слишком долго подставлялся, и в итоге конфликт с капитаном дошел по коридору шестого этажа до Дика Лэнэма, главы угрозыска. Д’Аддарио ничуть не удивился, когда узнал, что капитан в разговорах с Лэнэмом пенял из-за низкой раскрываемости и прочих проблем на стиль руководства лейтенанта. Запахло жареным – настолько, что одним апрельским утром капитан подошел к Уордену – предположительно, лучшему детективу Д’Аддарио.

– Боюсь, полковник заговорил о переменах, – сказал капитан. – Как ваши, по-твоему, отнесутся к новому лейтенанту?

– По-моему, вы напроситесь на мятеж, – ответил Уорден, рассчитывая пресечь это на корню. – А откуда такой вопрос?

– Ну, я хочу знать, что думают люди, – объяснил капитан. – Возможно, что-то уже готовится.

«Что-то готовится». Через час Д’Аддарио узнал об этом диалоге от Уордена и еще трех детективов и поднялся напрямую к полковнику, который, как он надеялся, все еще в него верил. Должны же что-то значить восемь успешных лет на посту руководителя смены, думал лейтенант.

Полковник подтвердил, что требование убрать его исходит от капитана. Более того, полковник не торопился вмешиваться и тоже выразил беспокойство из-за низкой раскрываемости. Д’Аддарио так и слышал негласный вопрос: «Если проблема не в тебе, тогда в чем?»

Лейтенант вернулся в кабинет и напечатал длинную служебную записку, где объяснил статистическую разницу между его и стэнтоновской раскрываемостью. Он отметил, что больше половины убийств его смены связаны с наркотиками, затем – что некоторыми делами пожертвовали ради расследования дела Латонии Уоллес. Более того, заявлял он, одна из главных причин низкой раскрываемости – ни один лейтенант не перенес раскрытые декабрьские дела на следующий год, что всегда давало подушку на январь. Уровень вырастет, предсказывал Д’Аддарио, – уже растет. Только дайте срок.

Ему казалось, записка убедила полковника; остальные в смене не торопились обнадеживаться. Выбор лейтенанта на роль козла отпущения мог быть не столько делом рук капитана, сколько результатом критики сверху – возможно, от полковника, а то и от замкомиссара. Если это так, то против Д’Аддарио играет не только раскрываемость, но еще и Монро-стрит. И убийства на Северо-Западе, и Латония Уоллес. Особенно – Латония Уоллес. Д’Аддарио знал, что головы могли бы покатиться уже только из-за одного отсутствия обвинений по убийству маленькой девочки.

Лишенный политических союзников, Д’Аддарио встал перед выбором: либо принять перевод в другой отдел и научиться жить с привкусом, который этот перевод оставит. Либо держаться и уповать на то, что уровень раскрываемости будет ползти вверх, а в процессе его люди заодно раскроют один-другой «красный шар». Если бы он остался, то начальство могло бы потребовать перевод, но он знал, какая это сложная процедура. Им понадобится обоснование, а там уже начнется скверная бумажная войнушка. Он-то, конечно, проиграет, но не без боя – и полковник с капитаном это прекрасно знали.

А еще Д’Аддарио понимал, что у варианта остаться в отделе есть и другая цена. Пока раскрываемость не поднимется, он не сможет защищать своих людей от прихотей начальства – по крайней мере не так эффективно, как в прошлом. Формальности имеют значение: каждому детективу придется строже придерживаться правил, а Д’Аддарио придется делать вид, что это он их к этому принуждает. Сверхурочных часов станет меньше; детективам с малым числом вызовов придется поднажать. Но главное, им придется самим прикрываться – вести полную отчетность по каждому делу, чтобы их не тронул ни один руководитель, придравшись, что какая-нибудь наводка не расследуется должным образом. Д’Аддарио знал, что это не более чем бюрократический бред. Бумагомарание для полудюжины подстраховочных внутренних отчетов будет сжирать драгоценное время. И все же таковы правила, и теперь играть придется по ним.